«Распад СССР – эйфория: люди дождались независимости». Звездавезды Олимпиады-80, гимнастка Нелли Ким
Начинаем с большого интервью: пятикратная олимпийская чемпионка в гимнастике Нелли Ким – про двойное золото в Москве, травму, сломавшую жизнь Елене Мухиной, переселение народов при Сталине, скандальную книгу Корбут, советский менталитет и многое другое.
Нелли Ким – легенда гимнастики: в 1970-х подруга и конкурентка Ольги Корбут с Людмилой Турищевой (причем обошедшая обеих по олимпийским победам), первая в истории, кому поставили максимальные 10 баллов за выступление, а сейчас – вице-президент Международной федерации (FIG).
На Игры в Москву Ким приехала уже суперзвездой – трехкратной олимпийской чемпионкой – и взяла еще два золота, несмотря на сопротивление вечной соперницы Нади Команечи из Румынии и помехи от своего же руководства. А сразу после соревнований познакомилась с будущим мужем – тоже чемпионом Игр-80.
Мы связались с Ким, которая давно живет в США, и утонули в ностальгии.
Пустая Москва (но люди все равно довольны), бойкот как слабость политиков
– 30-летие Олимпиады мы отметили чудесно: проходил парад, в Москву пригласили всех чемпионов, расселили в шикарной гостинице, мы давали интервью – все было здорово и красиво. Подготовка к 40-летию тоже велась – разговоры были, я слышала от друзей и знакомых, но этот ковид все изменил.
Если не ошибаюсь, в конце июля все-таки планируется чествование – правда, со мной пока не связывались.
– Какой вспоминаете Москву 1980-го?
– Чистой, ухоженной, нарядной. Очень солнечной, это тоже запомнилось. Это самые первые впечатления – то, что встает в моих глазах сразу.
А еще – Москва была пустой: полгорода разъехалось, а то и больше. Но для тех времен это нормально: к большим мероприятиям государство могло спокойно отрегулировать дни и потоки, отправить людей в отпуск или еще куда-то. Люди все равно были довольны; единственная неприятность – они не увидели сами соревнования.
Олимпиада-80 – единственная, где я побывала на закрытии, со всех остальных Игр уезжала раньше. Плакала, когда в небо улетал мишка – это очень трогательно. Открытие тоже было шикарное, а потом просто наступила работа.
– Для вас имел значение бойкот со стороны США, Китая и десятков других стран?
– По части результата – нет. Серьезным соперником мы считали только Румынию – их команда приехала.
Но бойкот много значил с моральной точки зрения: Олимпиада была как будто неполноценной. Все сделано отлично: организация, деревня, прекрасные стадионы – но оставалось ощущение гадкой политики, которая проникла в спорт. Именно с московской Олимпиады я ненавижу грязную политику.
Есть генералы, а есть пехота. Генералы решили – и пехота не поехала на соревнования. И после этого кто-то будет говорить, что спорт вне политики? Извините меня, такого и близко нет. Всегда за большими решениями спортивных организаций видишь политические движения и подтексты.
– 4 года спустя СССР ответил бойкотом Лос-Анджелеса – правильно ли это?
– Бойкот – это однозначно крах всех идей и мечтаний для спортсменов. С точки зрения правительства, это неуважение к спортсменам и той работе, которую они сделали. Если руководители государств на своем уровне не могут договориться и определиться, то зачем использовать спорт как инструмент? Они показывают свою слабость именно как политики, но не надо втягивать нас в эти игры.
Спорт – редкая сфера, где что-то можно доказать и выиграть честно. Но часто высокое руководство не видит ни спортсменов, ни тренеров, ни судей – видит только цифры, результаты и персональную выгоду. Вы помните Ольгу Мостепанову? Я считаю, это лучшая гимнастка за всю историю – сильнейшая в технике, в подготовке… О, она была идеальна. Явная олимпийская чемпионка 1984 года, но у нее просто отняли возможность выиграть медаль. Как ей это принять?
Травма Мухиной: предпосылки были давно, после трагедии Ким решила закончить
– За несколько недель до Олимпиады-80 Елена Мухина сломала позвоночник на тренировке – все случилось при вас?
– Слава богу, я этого не видела – ушла из зала незадолго до ее падения. Потом мы были в ужасе. Надеялись, что Лене помогут с операцией, что отправят за границу – в ту же Германию, где развита хирургия позвоночника. Но руководство сказало, что в Военном госпитале тоже хорошие врачи – и Лену прооперировали дома.
Позже я анализировала ее ситуацию. Проблемы начались не за несколько недель до Москвы-80, а за год или раньше: Лену заставляли делать сложнейшие элементы. Их делали все главные соперники, и чтобы побеждать – требовалось нечто новое. А Лена не была готова – просто физических сил не хватало; я это видела и удивлялась, зачем же ее заставляют. Не вспомню последний турнир – то ли Спартакиада народов СССР, то ли чемпионат Союза: Лена падала почти на каждом снаряде. Если не падала, то очень плохо приземлялась.
Элемент, на котором она получила травму, совсем новый для женщин – Лена была его первой и единственной исполнительницей. Его впервые показал американский гимнаст Курт Томас. Но после случившегося с Леной в женской гимнастике запретили элементы такого типа – с приходом в кувырок (когда происходит приземление на руки – Sports.ru), оставили только с приходом на ноги.
– Трагедия Мухиной повлияла на вашу подготовку?
– Очень, меня морально подкосило – с этим страхом я и вышла на Олимпиаду. На тот момент я уже побаивалась некоторых элементов. У меня было три элемента, для которых я стала первой исполнительницей. А если до тебя никто их не выполнял, то это подразумевает совершенно новую технику, определенную подготовку – и, конечно, риски.
Когда тебе 18-19 лет или больше, мышление и подход к тренировкам уже не те, что в 15-16: ты прекрасно осознаешь, чем и как все может закончиться. Когда Лена упала, я сразу сказала: после Олимпиады продолжать не буду.
Елена Мухина
– Читал, что от шока у вас открылась язва желудка.
– Это давняя болезнь, с 1977-го. Еще когда она возникла впервые, я решила, что заканчиваю: месяц пролежала в больнице, пропустила полгода. Все-таки вернулась и потом мучилась лет 10: как только испытывала стресс или случался сбой в питании – сразу открывалась язва. Сейчас все в порядке.
– Чемпионка Москвы-80 по стрельбе из лука Кетеван Лосаберидзе вспоминала, что каждая республика пыталась по максимуму пропихнуть на Игры своих.
– Так было и раньше. С окраин СССР было трудно попасть в сборную, потому что преобладали Москва, Киев, Минск, Ленинград, Ереван, Тбилиси. Столицы основных республик, откуда спортсмены шли в состав традиционно. В Казахстане были чемпионы до меня, но потом какой-то период не было. И вдруг с маленького города Чимкент появляюсь я: чтобы мне завоевать место под солнцем, надо быть на две головы выше всех. Я была настолько сильна, что не отодвинуть, как ни пытайся.
Существуют определенные связи между людьми. Если тренер в гимнастике подготовил плеяду чемпионок, то когда он приходит даже со средней спортсменкой, на нее все равно смотрят как на будущую чемпионку. На меня какое-то время смотрели как на птичку залетную – считали, что случайно здесь оказалась.
– Еще есть гипотеза, что вас не особо хотели брать на Олимпиаду-80, потому что вы не этническая русская.
– Может быть, но я не могу знать, как размышляло руководство. Мой папа – чистый кореец, мама из Татарстана. В команде меня принимали радушно, я не чувствовала дискриминации.
Я жила в Казахстане, хотя во мне ничего казахского; потом в Беларуси – хотя во мне ничего белорусского. Душа все равно советская, и наша семья следовала традициям и укладу русского народа. Единственное, в Казахстане уже потом дали понять: если бы у меня была более казахская родословная, казахская фамилия – там все сложилось бы по-другому после карьеры. Но я очень благодарна стране, где я выросла: там чудесные люди с широкой душой. Открытые – как казахстанские степи.
Два золота – чтобы не обидеть страну соцблока, два выключения музыки – подстава от своих же
– По итогам вольных упражнений в Москве вручили два золота – вам и Наде Команечи. Что тогда случилось?
– Сначала я была на первом месте с отрывом в одну или две десятых. Потом Румыния подала протест – и Наде подняли оценку до моей. Я считаю, что сыграла дружба народов: давайте не будем ругаться – лучше поделимся золотом, чтобы не обидеть страну соцблока. Рассмотрение протеста отняло минут 5, все решили быстро.
– По трансляции видно, что в этой паузе вы ухмылялись – почему?
– Понимала, какое решение примут – чтобы всем было хорошо. На той Олимпиаде было много политических моментов; до сих пор не могу рассказать все детали.
Например, я попала в финал на брусьях с шестым – последним – результатом. Да, на медаль не могла всерьез рассчитывать, но это гимнастика: три человека упадут – вот тебе и медаль. Перед финалом ко мне подошли люди из нашего руководства: Неля, уступишь место другой спортсменке? Все равно у тебя шансов нет, а так выступит страна из соцблока. Я опешила, но сказала: ни в коем случае! Наверное, будь я 15-летней девчонкой – согласилась бы. Но я была взрослая, уже чемпионка, поэтому принимала решения сама.
Место не уступила, а за такое приходится платить – у меня были последствия. Два раза на вольных упражнениях у меня останавливалась музыка – сначала в квалификации, потом в многоборье. Дважды! Для нашей страны просто дикость, и я не считаю это совпадением. Один раз – ну, еще может быть, но не два.
– Считаете, что вам мешали свои же? В чем их интерес, если вы идете на медаль?
– У меня не сложились отношения с руководством. В то время президентом международной федерации был Юрий Титов, он же возглавлял федерацию СССР.
Из-за болезни перед Олимпиадой мое участие было под вопросом – никто не знал, восстановлюсь я или нет. Чтобы себя застраховать, некоторые товарищи хотели меня заранее убрать, говорили, что я такая-сякая. То есть спасали себя, свое положение – и это отразилось на моей подготовке, на отборе.
Я разошлась во мнениях с некоторыми тренерами сборной и готовилась к Олимпиаде с тренером-акробатом Валентином Остапенко и хореографом Валентиной Косолаповой. Вопреки мнению руководства, успела восстановиться, повыигрывала все на отборе и вошла в состав первым-вторым номером. Ну а раз вошла, надо меня опять же доконать – показать, что тогда руководители все-таки были правы.
После двух отключений музыки я возмущалась, а Титов еще спрашивал: у тебя что, есть какой-то результат на вольных? А результат вообще-то первый. И после тех двух случаев Косолапова попросила – вернее, настояла – чтобы в финале вольных ее пустили в будку, где включают музыку. На третий раз музыку мне не остановили, и я завоевала золото.
– Что полагалось за победу?
– Какая-то денежная премия, плюс поближе подвинули в очереди на возможность купить «Жигули» по госцене.
Чего жду до сих пор – так это звезду старшего лейтенанта, потому что выступала за ЦСКА и была младшим. Был такой Шашков – кажется, министр обороны или председатель ЦСКА. Пригласил меня: Неля, давай за ЦСКА, за каждую медаль дадим по звездочке. Звездочек так и нет. А звездочка – это же не просто звание, а еще и определенные привилегии, зарплата.
– В России всем чемпионам платят олимпийскую стипендию – 52 тысячи рублей. У вас есть что-то такое?
– В районе 600 белорусских рублей (около 250 долларов – Sports.ru). Неважно, пять раз ты олимпийский чемпион или один.
– В каких вы отношениях с Команечи?
– Пока выступали, никаких communications у нас не было. Просто не доводилось: им не разрешали общаться с нами, нам с ними. К тому же мы не знали язык.
После карьеры Надя пыталась заниматься судейством год или два. А потом оказалась в Америке, вышла замуж. Наверное, лет на 10-15 позже нее я тоже приехала – здесь мы встретились и сдружились. Каждый раз при встрече нам есть о чем поговорить, очень приятно мы друг друга открыли. Был момент, когда СМИ хотели спекулировать, что мы с Надей до сих пор соперничаем: она после карьеры добилась этого, я этого. Нас в интервью пытались вывести на негативные реплики, но мы очень уважаем друг друга.
Надя, ее муж Барт Коннер и его тренер Поль Зирт создали в Оклахоме Международный Зал Славы гимнастики, куда каждый год вводят по 5 человек – не только спортсменов, но и тренеров, выдающихся администраторов.
– Вас ввели в 1999-м – как это происходит?
– Надя и Барт обеспечивают проезд и проживание, поездку в Лас-Вегас после церемонии – на различные шоу.
Все делается очень красиво. В первый день проходят большие внутренние соревнования – как чемпионат США по всем возрастам. Потом дети, родители и все желающие приобретают билет на церемонию. Билеты недешевые, но именно на эти деньги все существует. Большой зал в отеле, столы на 8-10 человек, спокойный ужин, наряд в стиле black tie, выступление лауреатов со сцены.
В разные годы туда ввели Ольгу Корбут, Людмилу Турищеву, Ларису Латынину. Я считаю, что организаторы Зала Славы делают огромную работу. В принципе, ту работу, которую должна делать международная федерация.
«Я Олю Корбут любила и люблю, но она заамериканилась, всегда нараспашку»
– Много где пишут, что у вас были сложные отношения с Корбут и Турищевой – якобы они видели в вас провинциалку.
– Серьезно? Первый раз слышу, ничего себе. Может, это исходило от тренеров: Растороцкий, Хомутов, Кныш – они считали себя элитой, а кого-то провинциалами, выскочками неизвестно откуда.
С Людой у меня и тогда, и сейчас прекрасные отношения: на ЧМ-74 мы жили вместе, она приезжала ко мне на 60-летие. С Олей я могла быть даже ближе, чем с Людой. По духу, по отношению к жизни Люда очень дисциплинированная, всегда в рамках. А с Олей мы могли дурака повалять, более свободно ко всему подходили, даже график в тренировках у нас был особенный.
Когда Оля уехала в Америку, я еще работала в Беларуси – и она мне часто звонила. И все говорила: вот ты там сидишь, а у нас тут так хорошо. А я в ответ: Оля, кто-то же должен гимнастику поднимать в стране, ты ведь уехала!
Я давно не общалась с Олей. Сколько ее помню, она всегда жила в облаках своей славы, никогда не спускалась. Но это можно понять: в 1972-м она совершила революцию, повернула людей к гимнастике, все внимание было приковано к ней. На этой почве у нее изменений не произошло, и Оля не принимает, что кто-то еще кроме нее может быть чемпионкой и звездой.
– Правда, что Корбут специально помешала вам в разминке на одних соревнованиях – и вы упали с бревна?
– Сейчас я благодарна ей – в тот момент она научила меня, как надо выступать на бревне.
Это 1974-й, когда я первый раз отбиралась на ЧМ. По жеребьевке я выходила перед Олей – значит, и на разминке был такой же порядок. У меня оставалось 5-10 секунд до конца разминки – и тут Оля решила, что ей пора начинать, а я должна спрыгивать. Она заскочила на бревно в тот момент, когда я делала сальто – и я чуть не приземлилась на нее. Естественно, мы бы не столкнулись, потому что Оля все хорошо видела и увернулась бы.
Но я отвлеклась и упала, немного покорябалась. И когда меня вызвали уже на оценку, я была злая: ну все, выйду и докажу Оле, что могу делать хорошо. До упражнения на бревне я шла 13-й – почти без шансов отобраться на ЧМ. Но Оля меня разозлила и настроила: все оставшиеся снаряды я прошла так, что попала на ЧМ вторым номером.
Так что я Оле благодарна: она меня проучила и научила – причем, думаю, она даже не помнит эту историю. Я Олю любила и люблю, хотя есть вещи, которые ей желательно бы не делать, не все стоило показывать, рассказывать. Но она всегда нараспашку.
Ольга Корбут
– Вы про историю из книги, где Корбут назвала гимнасток рабынями тренеров?
– Она выпустила дурацкую книгу про свои отношения с Кнышем, что и как было. Я ей тогда позвонила: Оля, извини, ты нас не можешь так называть. Для меня память моего первого тренера Владимира Байдина настолько ценна. Но ты свалила всех в одну кучу – я разозлилась, другие девчонки тоже. Но Оля так заамериканилась, что ей хотелось продать книгу и скандал.
– Чем хорош Байдин в двух словах?
– Учитель с заглавной буквы. Педагог, психолог. Он бывший штангист – даже не зная техники в гимнастике, по интуиции понимал, как обращаться с талантом. Таланту не надо мешать, он найдет дорогу в спорте и во всем. Байдин мне в этом помог. Он мне как второй отец, какой-то период он жил моей жизнью, как и его жена Галина Баркова. Мы работали вместе – и вместе получали награды, в том числе финансовые, это было само собой разумеющееся. Я всегда знала, что часть денег, заработанных на соревнованиях, достанется Байдину – и это правильно.
После Байдина в Минске меня тренировал Николай Милигуло – с ним я пришла к победе в многоборье на ЧМ-79. Эта золотая медаль – его, я отдала ее Милигуло.
Йогурт и бананы за границей (впервые в жизни), эйфория после распада СССР
– Помните первую поездку за границу?
– Я была уже старушкой – 14 лет, поехали в Варну на соревнования «Золотые пески». Там, кстати, впервые встретилась с тренерами Команечи – может, и Надя выступала, но я ее не помню.
Для меня это были ужасные соревнования, и вы никогда не угадаете причину. Первый раз в жизни я попробовала йогурт с фруктами и первый раз в жизни поела бананы. Мне все понравилось так, что за два дня я набрала прилично килограммов: простому советскому ребенку достались сладости – и это отразилось на его выступлении.
Все детство папа говорил мне: будешь хорошо учиться – увидишь Алма-Ату, потом Москву, а потом, может, и другие страны. На тот момент даже поездка в Москву была для меня за великое счастье, а тут Болгария.
– У советских спортсменов обязательно есть истории, как они что-то возили за границу и обратно.
– У нас чаще всего возили джинсы и компьютеры. Я никак не могла понять: что за ящики такие размером с телевизор? Став чуть старше, поняла: привозя компьютер домой, наши люди делали очень хорошие деньги.
Я на продажу ничего не возила, потому что не знала, как это вообще делается. Но всегда набирала подарки домой. Поездка за границу означала, что можешь купить все что угодно, если есть деньги. В Англии рядом с отелем был фли-маркет – такой базарчик, где продавалось все от туфель до электроники. В Японии – Акихабара! О-о-о, вся электроника, какая только существовала, продавалась там.
Байдин привил мне любовь к музыке и чистому звуку: я покупала пластинки Битлов, Стиви Уандера, уже появились Тина Тернер, ABBA – до сих пор слышу эти песни из юности, коллекция пластинок сохранилась дома. У меня была очень хорошая музыкальная система, игла со специальной головкой: я ценила высочайшее качество звучания – чтобы был слышен каждый колокольчик, каждый барабанчик…
Нелли Ким с Владимиром Байдиным
– Где и кем вы застали распад СССР?
– Работала в Минске, моя должность называлась «государственный тренер Советского Союза по Беларуси», ставка шла из Москвы.
Сам распад не происходил одномоментно, это постепенный процесс. Республики отдалялись друг от друга, и это влияло на состав команды перед соревнованиями. Я только начинала судить, и уже велись эти игры: от одной республики можно взять столько, от другой столько – указка сверху насчет пропорции.
– Как отнеслись к распаду?
– Нормально. Людям дали независимость, которую они ждали. Каждая республика начала говорить на своем языке, менять алфавиты, названия улиц, переводить документы. Это неплохо, но это очень дорого обошлось. Не только в деньгах, хотя и в них тоже.
В середине 80-х я внимательно смотрела ТВ, знала все новости, что происходит в политике, в экономике. И думала: через 5 лет у нас можно построить как минимум Америку или Японию. Мы мыслили так: вон как живут люди там, у них мерседесы и форды, а у нас жигули и запорожцы, которые к тому же не так просто купить. Но надо подождать, потерпеть – и у нас будет как в Америке. Это мелкие вещи, которые тогда имели большое значение.
Поэтому мы радовались распаду: ой, мы теперь независимые – такая эйфория! А после стольких лет думаешь: не стоило распадаться так радикально, так резко отрываться друг от друга, забывать связь. Главное – не мерседесы и форды, а отношения между людьми, братство, культура, традиции, дружба. Это мы немного потеряли вместе с СССР.
– Испытали на себе дефицит 90-х?
– У меня была высокая зарплата, плюс поездки за рубеж – я не ощутила острого недостатка, но знаю, как тяжело было людям. Постоянно не хватало бензина. Даже купить яйца перед Новым годом – проблема для тех времен.
Я шла в магазин за булкой хлеба и сливочным маслом – для этого складывала огромную пачку денег в сумку: продукты стоили миллионы из-за сумасшедшей инфляции. Чтобы получить определенное количество продуктов, ты предъявлял паспорт: так власти Беларуси следили, чтобы еда доставалась именно резидентам, а не тем, кто сбывает на сторону.
Свобода слова в Беларуси, харрасмент в гимнастике США – из-за него не хочется открывать клуб
– Как переехали в США в середине 90-х?
– Я полетела в Америку, чтобы помогать спорткомитету Беларуси с организацией лагерей для наших атлетов перед Олимпиадой-1996 в Атланте. В спорткомитете никто не знал, как это устроить; вот такая картина после распада Союза – самостоятельная республика без опыта и знаний. Я забазировалась в Миннеаполисе, взяла с собой дочку, ее тоже зовут Нелли – мы тогда уже разбежались со вторым мужем.
– Почему именно Миннеаполис?
– Здесь уже по контракту работал Милигуло, он очень помог вначале. Мы с дочкой жили в их доме месяц после прилета – его семья (особенно его супруга Тамара Модестовна) организовала нам быт и все условия, начиная от встречи в аэропорту. Уже потом я сняла квартиру.
После Олимпиады меня выбрали в технический комитет международной федерации. Президентом техкома была американка, жила в трех часах езды от меня и размышляла так: человек из республики бывшего СССР – значит, недисциплинированный, не следует порядку. Предубеждение насчет меня у нее было, и она сразу искала причины, чтобы упрекнуть.
Одной из причин могла стать интернет-связь, телетайп. Я боялась, что в Минске будут сбои со связью, что начну пропускать документы и меня обвинят в недобросовестном отношении к делу. Вот почему осталась в Миннеаполисе: интернет и телефон работают хорошо, а я – в трех часах езды от начальника. Нет повода сказать, что я работаю плохо.
– Насколько легко советскому человеку адаптироваться в Штатах?
– Я человек планеты, с 14 лет езжу по миру – поэтому у меня переход был мягкий и плавный. К хорошему привыкаешь быстро. А в Америке много хорошего в плане бытового комфорта, свободного рынка, возможности развиваться и зарабатывать. Какой рынок гимнастики мог существовать в странах бывшего СССР? Никакого. Бывшим республикам надо было как-то выживать после распада – им не до спорта. То есть и наша работа оказалась там не нужна.
А в Америке, где гимнастика шла наверх гигантскими шагами, нужна. Наши услуги были настолько востребованы, что ты мог 3-4 месяца в году работать в спортзале, а остальные 8-9 ездить по миру на заработанное. Причем работать даже не тренером, а консультантом: приехал в один клуб, потом в другой – и так навещаешь всех. Имя сильно помогало – мне всегда было куда устроиться.
Так американцы выросли на нашей гимнастической школе. Не только на нашей, но и на румынской, китайской, болгарской – впитали все лучшее от того, что им привезли.
– Что делали первым делом после переезда?
– Искала русскоговорящих – через людей из гимнастики искала всех остальных. У меня быстро образовался круг с разных республик СССР, и я окунулась почти в свою среду. И до сих пор я в ней, создала свой маленький Советский Союз. Здесь многие так живут – группами этническими, группами языковыми… Население практически не смешивается, и не зря говорят: есть чайна-таун, есть итальянский город, есть прибалты – свои тянутся к своим.
– Понимаете, что такое американский менталитет?
– В нем много положительного, чему можно поучиться бывшим советским людям.
Основное – культ работы, американцы на этом зациклены, он движет всеми. Твой заработок, твое состояние, твоя профессия – это показатель тебя. В СССР мы все были примерно одинаковые, поэтому советские люди больше ценили слово, дружбу, уважение, доверие. А здесь культура ведения бизнеса – это самое главное.
Возможно, этот культ родился потому, что страна молодая – нет глубокой истории, общих традиций. Перемешалось множество культур, и ты можешь выбрать, какой из них следовать.
– Чего от советского/белорусского отношения к жизни вам не хватает в Штатах и наоборот?
– В Штатах в первую очередь не хватает дорогих мне людей, культуры поведения и вообще стиля жизни. В Беларуси был самый высокий уровень людей с высшим образованием в Союзе – и до сих пор они учатся, хотят узнавать новое. В Америке значительная часть населения живет проще: работа-поесть-поспать – такой праздный образ жизни.
С другой стороны, в некоторых бывших республиках СССР осталась инфантильность в мышлении – люди предпочитают сидеть и ждать, когда кто-то что-то принесет. Взять ту же гимнастику: в Беларуси родители ждут помощи от государства, будто бы оно должно платить за занятия детей. На мой взгляд, это черта старого менталитета. Американцы не ждут, когда им в клювике что-то поднесут – наоборот, закатывают рукава, ищут спонсоров, что-то придумывают. У них работает фантазия, а у нас осталась инфантильность.
– Что в США думают про Беларусь?
– Был момент, когда моя кандидатура обсуждалась на выдвижение в члены МОК. Но потом негласно решилось: для МОК нежелательно иметь представителей тех стран, где, как они считают, нет демократии. И все, кандидатура закрылась.
Запад считает, что в Беларуси нет свободы слова. Хотя я вам скажу: в некоторых бывших республиках СССР свобода слова есть, но там лет по 25 стоят заводы, пенсии не платят, люди сидят или без работы, или с низкими зарплатами. Я знаю это не понаслышке: к примеру, в Харькове живут родственники моего бывшего мужа. А в Беларуси нет этой бешеной безработицы, водятся какие-то деньги. Худо-бедно, но жизнь поддерживается.
Я не была в Минске около года – не могу судить о том, что там происходит сейчас. Мое мнение не будет объективным, потому что у меня нет фактов и примеров, недостаточно информации. Я точно знаю, что всегда кто-то хочет давить и влиять на такую маленькую страну, как Беларусь – но с Лукашенко это не так-то легко. У него на все своя точка зрения, и он имеет на нее право.
Взять коронавирус – Беларусь не вводила изоляцию. Мое мнение – это очень рискованно; с другой стороны, шведы тоже не вводили. Значит, и в Беларуси, и в Швеции увидели причины сделать так, а не иначе. Если сравнивать Беларусь со странами, которые ввели изоляцию, то разница по соотношению заболевших и умерших не такая уж большая. Зато экономика продолжает существовать, а не развалилась, как в других странах.
– Что вас связывает с Минском сейчас?
– Я до сих пор вице-председатель ассоциации гимнастики Беларуси, езжу периодически. До пандемии проводила в командировках до 180 дней в году; из оставшегося времени 2-3 месяца – в Минске, 3-4 – в США.
В Минске у меня гимнастическая семья и те, с кем я раньше выступала – они уже тренеры или руководители клубов, организаций. Когда мы праздновали мои 60 лет, то пригласили столько людей из разных видов спорта – их я знала еще по работе в 90-х. Все пришли из моего прошлого в мое сегодняшнее – так приятно.
В Минске – моя история, которой нет и не будет в Америке. Но в Америке – дочь. У Нелли учеба, работа, дети – ее семья живет в Аризоне. А я сейчас живу в основном для нее и внуков.
– Несколько лет назад вы говорили, что мечтаете открыть клуб в США. Открыли?
– Это была программа на будущее, когда я закончу международные дела и сяду дома. С тоски же можно умереть – надо что-то делать. Тогда я думала про школу.
Но сейчас поменяла мнение. Не хочу ничего открывать, учитывая происходящее в американской гимнастике: скандал с Ларри Нассаром расползся по всей стране. Сейчас гимнастические тренеры ходят как по канату – или туда упадут, или туда.
Где грань – или преподаватель строг и требует дисциплины, или он уже перешел на грубость и оскорбления? Для всех людей грань разная, и никто еще не описал и не разделил эти две части. Это большая задача, которую не решили. Если это не будет решено скоро, то все тренеры переквалифицируются на что-то другое. Гимнастика в стране просто пропадет. И это большой удар для всех, кто непричастен к скандалу: тренеры, клубы, залы.
Отчасти это ситуация и про деньги. Безусловно, с этим врачом много пострадавших, но многие попытались пристроиться, хотя никогда не работали с ним.
Ларри Нассар
Другой момент – месть, чему сейчас научились дети и родители. Кто-то мстит тренерам. Представим, что ребенок обиделся на тренера, потому что не выучил элемент или не достиг определенных результатов. А ведь родители платили за тренировки. Это может сыграть роль годы спустя: мы столько вложили и ничего не получили. Сейчас мы тебе отомстим за то, что 10 лет назад ты назвал мою дочь тупой или толстой, поставил в угол. Да, даже это припомнят.
И это опасно для спорта. Я не открою никакой клуб – потому что не знаю, куда сейчас идет гимнастика. Максимум – открою зал для общего развития деточек, чтобы они просто играли. Никаких высоких результатов мы добиваться не будем. Это стоит большой энергии, эмоций – и последствия часто приводят к раздору между тренером и спортсменом. А потом подключаются юристы.
«Сталин устроил переселение народов: моего отца загнали в поезд в Приморском крае, выбросили в Кызылорде»
– Кем работает ваша дочь?
– У нее два высших образования в США – экономическое и медицинское (пластический хирург). Я очень горда ей, она выросла самостоятельной – получила американский и белорусский школьные аттестаты. А меня ни там, ни здесь даже не вызывали в школу – она со всем справлялась сама.
Сейчас думаю: что же я за мама, все время была в дороге, уделяла дочери недостаточно внимания. С другой стороны, Нелли это помогло – она по жизни боец. Работала в финансах, потом из-за кризиса взяла год отдыха и пошла в медицину.
Сначала хотела быть кардиологом, потом увлеклась косметикой – это реконструктивная хирургия, не только пластика, чтобы делать людей красивыми. Дочь третий год в резидентуре, ассистирует на всех операциях. Учиться надо почти 6 лет. Совмещая учебу и работу, Нелли подарила мне второго внука – теперь мы пытаемся все успеть.
– Ваш отец – сахалинский кореец, а вы росли в Казахстане – как это получилось?
– Когда Корея воевала с Японией, мой прадед оказался в плену у японцев. Потом Россия забрала эту территорию у японцев – и прадед автоматически отошел России.
Дедушка уже при Сталине был летчиком – полковником или подполковником. И вся семья жила в Приморском крае до тех пор, пока Сталин не устроил небольшое переселение народов. Это происходило в течение нескольких дней: в Приморском крае хватали людей с улиц, бросали в поезда, разделяли детей с родителями – забирали всех подряд, кто попадется под руку, и везли в Казахстан на поднятие целины.
Отцу было 7 или 8 лет, когда его с братом загнали в вагон без родителей и остальных родственников. Выбросили уже в Кызылорде, просто на улицу. Каким-то образом они с братом выжили, папа не особо про это рассказывал: и побирались, и чего только с ними не было. Случайно на улице они встретили тетю, она их приютила и воспитывала – заменила им маму.
Конечно, много лет папа с мамой искали родителей, а родители искали их. Мы обнаружили дедушку с бабушкой – родителей папы – в Киргизии, во Фрунзе (сейчас – Бишкек). Это произошло случайно, когда из уст в уста передается информация – сарафанное радио. Мне было лет пять, когда мы впервые туда приехали.
Нелли Ким с отцом, братом и сестрой
– Вы дважды были замужем за спортсменами. Расскажете?
– Первый брак – с гимнастом Володей Ачасовым, мы познакомились после Олимпиады-76: он приехал ко мне в Казахстан с друзьями по команде. Володя выступал за вторую сборную Союза, сам из Минска, талантливый, элегантный, красивый. Милигуло как раз был его тренером. Он помог мне с переездом в Беларусь, а после свадьбы тренировал нас обоих.
С Володей мы общались какое-то время по телефону, потом я попала в больницу с язвой, и он навещал меня в Москве. Прямо из больницы мы приехали в Минск, где сыграли свадьбу в 1977-м. Брак продлился до 1980-го. Два года жили нормально, потом уже вместе-врозь: Володя очень любил выпить – это болезнь многих гимнастов. На Олимпиаде в Москве меня отвлекали проблемы с Володей: я ему звонила, постоянно расстраивалась. Он обещал, что все будет в порядке, но продолжал быть в не совсем трезвом состоянии.
– Со вторым мужем – велогонщиком Валерием Мовчаном – вы познакомились на закрытии Москвы-80?
– Да, он, кстати, тоже выиграл золото на тех Играх. На следующий день после соревнований мы все гуляли по деревне, праздновали, встречались. Нас кто-то познакомил, но Валера давно за мной смотрел, знал, читал в газетах. Поженились в марте 1981-го.
– Вспоминают, что свадьба была шикарная.
– На нее ушли все призовые за Олимпиаду – и его, и мои. Прогуляли эквивалент хорошей советской машины, такой праздник забабахали. А сейчас, к старости думаю: зачем такую свадьбу играть, когда можно было прокатиться на корабле в круиз?
Но это как раз советский менталитет: а что люди скажут? Надо ведь, чтобы ничего плохого не сказали; чтобы помнили, как классно погуляли. Теперь смотрю на это рациональнее: надо делать так, как лучше для меня и для будущего.
Певицу Нелли Фуртадо назвали в честь Нелли Ким – но они никак не встретятся
– Вы знакомы с певицей Нелли Фуртадо, которую назвали в вашу честь?
– Ее полное имя – Нелли Ким Фуртадо. Вот история… я не знаю, как с ней связаться. Лет 10-15 назад она приезжала в Миннеаполис с выступлением, мой друзья-американцы написали e-mail на ее сайт: дорогая Нелли, ты знаешь, Нелли Ким тоже здесь, было бы здорово встретиться, собрать обеих Нелли Ким, познакомиться. Но там наверняка идет фильтрация: кто-то из ее менеджмента, видимо, посчитал это письмо шуткой.
Но все еще впереди – может, какой-нибудь журналист скажет ей: дорогая, есть такая Нелли Ким, живет с тобой почти через дорогу. Ты в Канаде, она в Миннеаполисе – час полета.
Нелли Фуртадо
– Травма, которая навсегда с вами после спорта?
– Их две. Первая: когда учила двойное сальто, приземлилась на живот, изогнулась в обратную сторону – там у меня треснул позвонок. Не сломался, слава богу, но периодически дает о себе знать.
Вторая: однажды я приземлилась на голову в поролоновую яму – правда, яма оказалась неглубокой, так что до сих пор побаливает шея. Массаж и плавание спасают – вообще, физическая подкачка помогает, надо просто не лениться.
– Помните, как первой в олимпийской истории получили 10 баллов – за вольные упражнения и опорный прыжок в Монреале-76?
– На прыжке передо мной выступала Надя и сделала 9,95. Казалось бы, возможно ли выше? Но когда я приземлилась после своей попытки, сразу подумала: ну все, класс – неужели за это не поставят 10? Я ждала только 10 – и мне поставили. Если посмотрите видео, то там все понятно по жестам, body language говорит: я жду десятку и ничего другого. Даже сейчас я пересматриваю прыжок и понимаю: ни малейших сбавок тут нет.
– В 2007-м Россия наградила вас Звездой героя – удивительно, учитывая, что вы не гражданка России.
– Я тоже была в таком положительном шоке! Мы распались, но народ и Россия помнят тех, кто выступал за советскую страну. Кроме меня наградили еще 3-5 человек из разных видов спорта и республик. Когда люди поднимаются выше политики и оценивают заслуги и вклад, это настолько приятно, я до сих пор это переживаю.
Правда, понадобилось время, чтобы получить эту Звезду. Меня пригласили в Москву, но я не смогла приехать – проводился чемпионат Европы, где я была занята в судействе. Награду мне передали через знакомых несколько месяцев спустя.
– Какие посты в гимнастике вы сейчас занимаете?
– Вице-президент международной федерации, президент комиссии послов гимнастики. Это новая комиссия, ее задача – сделать мир лучше, если в двух словах. Воспитать будущее поколение через опыт чемпионов: мы должны идти в молодежь и рассказывать, давать уроки, мастер-классы, приезжать в разные страны, встречаться с прессой, руководством страны и спонсорами. Это способ помочь стране получить больше внимания к гимнастике, помочь национальной федерации.
– Чем занимаетесь как вице-президент?
– Это чистая политика, больше представительские функции. Я мечтала не об этом.
Когда я была президентом техкома, то работа отнимала 24 часа в сутки. Думала, что в должности вице-президента будет примерно так же: получу определенный участок работы с отчетностью и обязанностями. Но при новом президенте (Моринари Ватанабе – Sports.ru) мы отвечаем за все и ни за что, а президент больше полагается на аппарат в офисе, чем на людей, которых национальные федерации выбрали на конгрессе.
Мне кажется, нам не хватает governments и transparency (управляемости и прозрачности – Sports.ru) – и гимнастика идет не совсем в правильном направлении. Видите, я плохой политик – рассказываю такое; хороший политик не стал бы. Но что мне терять? Пролетариату терять нечего кроме своих цепей – помните такое выражение?
Я в гимнастике с 9 лет, знаю спорт изнутри и снаружи. Когда приходят люди со стороны, начинают учить и руководить – меня это очень трогает. Я должна защищать тренеров и гимнастику; моя гордость и мои титулы не позволяют мне ставить себя так низко, как делают некоторые политики в спорте и не только.
– Что удерживает вас от ухода на пенсию?
– Я уже на двух пенсиях: спортивная у меня еще с 80-х, плюс по белорусским законам я тоже пенсионерка. Через определенное время стану трехкратной пенсионеркой – теперь в Америке.
В мировой гимнастике пошла черная полоса – скандалы и суды из-за ситуации с Нассаром. В Англии и Швейцарии спортсмены тоже обвинили тренеров в абьюзменте и харрасменте, а федерации будто бы не среагировали. Недавно наш фонд наказал тренера одной из юго-восточных стран за то, что он побил гимнастку.
Другой момент, который мне не близок. Один из методов работы нашего президента: привлекать в федерацию уличные, почти легкоатлетические виды спорта – наподобие паркура. Многие люди спрашивают и удивляются, почему паркур – это гимнастика. На мой взгляд, это больше относится к экстремальным видам. Цель президента – сделать нашу федерацию самой многочисленной в мире, перепрыгнуть легкую атлетику и футбол, привлекая молодежь. Это хорошо, когда мы пытаемся увлечь молодежь; но гимнастика не должна потерять лицо и идентичность.
Я хочу многое сделать в федерации – кое-что поставить с головы на ноги. Хочется уйти тогда, когда гимнастика вернется к лучшим временам. Когда-то наш спорт был символом чего-то красивого, доброго и интересного – и люди это ценили.
Фото: РИА Новости/Юрий Сомов, Дмитрий Донской, Александр Вильф, Владимир Федоренко, Сафронов; East News/Bob Fidgeon/Capital Pictures; globallookpress.com/Alex Halada/ZUMAPRESS.com; Gettyimages.ru/Jason Kempin, Scott Olson; commons.wikimedia.org/Sandro Halank