«Химкам» не отнять наши лучшие воспоминания.

В игровой карьере Римаса Куртинайтиса много уникального: чемпион СССР в составе ЦСКА и «Жальгириса», первый европеец на конкурсе трехочковых, первый европеец в Австралии. Но еще больше с трудом умопостигаемого: уж слишком контрастирует его главное свершение (трехочковая феерия в полуфинале Олимпиады против Штатов) с тем, что было до и после того исторического дня.

Точка отсчета (и возврата)

Сам Куртинайтис обожает иллюстрировать неразрывную связь советского спорта и алкоголя. Самая известная история его карьеры – это история того, как все начиналось и откуда появилась одна из легенд золотой олимпийской сборной.

«Начало 80-х. Меня выгнали из института и забрали в армию, – вспоминал он в журнале «Линия». –  Местом моей службы стала Рига. Играл я за местный СКА в первой лиге. Это первая лига чемпионата СССР. Уровень был достаточно высокий, но все же, не «вышка». Я мог за матч и «полтинник» забить, ну а 20 очков практически были нормой.

И вот однажды там проходил чемпионат вооруженных сил. После турнира состоялось общее собрание. Проходило оно в большом зале, участвовало человек двести: игроки, тренеры, функционеры. Гомельский, как главный тренер сборной, сидел в президиуме. Под конец кто-то задал Гомельскому вопрос: Когда следует ожидать появления в сборной новых игроков?

Он ответил:

– Скоро. И один из них присутствует в этом зале. Я могу даже назвать его фамилию.

Мы с ребятами лузгаем семечки, болтаем, никого не слушаем. Вдруг меня толкают в бок:

– Римас, о тебе говорят.

Гомельский попросил меня встать. Две сотни пар глаз обратились ко мне.

– Он способный баскетболист, – продолжал Гомельский, – Только вот знаю, думает он совсем не о том: пьет много, курит, режим нарушает. Вы все этого героя прекрасно знаете. Это Куртинайтис. Пусть он сейчас при всех скажет, что выбирает – бутылку или баскетбол.

– Баскетбол, – растерявшись, ответил я.

И Гомельский забрал меня в ЦСКА. С этого момента началась моя спортивная карьера. Как и почему среди сотни игроков он обратил внимание именно на меня – ума не приложу. Видимо, в этом и заключается тренерский талант».

Окончательный выбор, впрочем, Куртинайтис сделал лишь в 26. А до этого о легендарных похождениях Сабониса и его друзей-мушкетеров в Каунасе ходили легенды.

«На самом деле, мы жили в те времена, когда все время хотелось достать спиртного, – объяснял он в интервью «Советскому спорту». – Для меня напиток номер один — пиво. Была бы у меня тогда возможность выдуть цистерну, обязательно это сделал бы!

Но я развлекался всегда с умом. Принцип был такой: в выходной гуляй, пока есть силы. Но приходит время матчей — приходит и ответственность.

Как-то в Каунасе открыли новый бар. Мы с Сабасом – сразу туда. Атмосфера потрясающая. Впервые видим официанток в мини-юбках, с вырезом на груди, в белых перчатках до локтей. Заказываем шампанское, достаем сигаретки, и ощущение такое, будто мы короли жизни. Так мы и кадрили девчонок до самого утра. На следующий день весь город знал, что Куртинайтис с Сабонисом хорошо оторвались.

Естественно, в клубе нас по головке не погладили. А один из самых знаменитых литовских баскетболистов старшего поколения Модестас Паулаускас нам так по-отечески сказал:

– Ну вы и дураки, ребятки! Кто же так делает? Палитесь на ровном месте. Вот мы cобирались с ребятами в гараже, брали три литра спирта, и ни одна собака об этом не знала…

Мы с Сабасом только рассмеялись. А мы не хотим в гараже, мы хотим по-человечески. Ну как объяснить Моде, что мы гуляли не для того, чтобы напиться. Нам нравилось отдохнуть в хорошем месте, почувствовать атмосферу того, казалось, волшебного бара, полюбоваться на официанток. А тут — гаражи…»

В 86-м у Куртинайтса родился сын. И на этом моменте алкоголь уже перестал мешать карьере.

«Жене сказал: «Родишь сына, больше не буду пить», – говорил он в интервью 15min.lt. – Естественно, когда он родился, мы это отметили с Сабасом. Мы ушли в загул на три дня и не появлялись на тренировках. Тренер Гарастас спрашивал всех: «Где Римас?» Крапикас ему отвечает: «У него сын родился». Гарастат покачал головой и спрашивает: «А Сабас тогда где?»

Однако без кульминации эти отношения были бы неполными. Перед Олимпиадой-88 Тараканов пообещал побриться наголо, Хомичюс – сбрить усы, Куртинайтис – напиться до отключки.

«Было очень удобно, потому что всех олимпийских чемпионов должны были везти домой на одном самолете и до окончания Олимпиады после победы у нас оставалось четыре дня, – рассказывал Куртинайтис в интервью 15min.lt. – Мы гуляли по-черному – тогда пили джин с тоником. Наш командный доктор Василий Авраменко не пил, но каждый день получал задание: я ему давал пустую банку и отправлял за парой ящиков.

Гостиная превратилась в настоящий штаб. У нас была большая общая комната, и на протяжении трех дней туда стекались все, кто брали золото: гимнасты, волейболисты, тяжелоатлеты, даже Карелин.

Дошло до того, что о нас сообщили главе МОК Хуан-Антонио Самаранчу, и он пригрозил нас выселить из олимпийской деревни. Помню еще, что на нас ругались советские боксеры, которые не смогли победить из-за того, что мы им не давали спать. Празднования продолжались ночью и днем…

Под нашими окнами проходили церемонии чествования чемпионов – играли гимны, вешали медали, делали фотографии. Мы же с Хомичюсом вывесили на балконе полотенца, которые нам подарили в «Жальгирисе» – под цвет литовского триколора. Помню, Тараканов догадался, что мы делаем. Но что тут можно сказать: полотенца – это всего лишь полотенца».

Кто в армии служил

Куртинайтис – неотъемлемая часть «золотого поколения» «Жальгириса» и новообразованной сборной Литвы. Но в его карьере есть принципиальное отличие: он единственный, кому удавалось становиться чемпионом и с ЦСКА, и с «Жальгирисом».

Все – из-за того, что он никогда и не предполагал менять историю игры. Когда его, воспитанника «Жальгириса», отправили за игровой практикой в «Паневежис», он просто наслаждался жизнью.

«Спортсмены могли пропускать лекции, но все равно обязаны были появляться в институте – сдавать зачеты, – вспоминал в интервью 15min.lt и «Советскому спорту» Куртинайтис. – У нас была спецгруппа спортивного мастерства. Но даже так успеваемость моя оставляла желать лучшего. Нарушения все накапливались: нас поймали в общежитии, когда мы во время занятий играли в карты и пили пиво. Сейчас я думаю о том, что жизнь студента в СССР – это лучшее время: родители помогают, учись и развлекайся. Но я постоянно нарушал режим: если что-то где-то случалось, то я обязательно был там. Правонарушители постоянно менялись за единственным исключением: среди пойманных всегда был я. Наверное, окончательно я перешел все границы во время чемпионата Литвы, где все 12 команд съезжались в одном городе и играли между собой, это было идеальное место для нарушения режима – после матчей все собирались выпить и покурить. В итоге ректор меня отчислил – за что я ему крайне благодарен.

Помню, мы поехали на рыбалку. Возвращаемся в среду, а на встречу Альгирдас Бразис. «Куда идешь?» Говорю, что на лекции. «Так тебя же отчислили еще позавчера». Я даже этого не знал, потому что был на рыбалке.

Те, кого выгоняли из университета, должны были отправляться в армию – отлично помню, как к моему дому подъехал красный «Жигуль»: майор Мельничук, тренер СКА, мне объяснил, что через неделю я должен был отправиться в Ригу.

Только я все перепутал: мне нужно было отправиться в спортроту, а я поехал сам в военную часть под Ригой. Там стояло пятьсот узбеков в халатах до колен, в тюбетейках, по-русски никто не говорит, и я один такой. Их распределяют, меня – вместе с ними. Да еще на меня тут же местные деды набрасываются, начинают делить мою одежду. А я весь из себя такой модный — в джинсах, которые по тем временам ценились дороже денег. Ну, думаю, попал… Слава богу, Мельничук меня разыскал и забрал в спортивную роту.

Никогда не забуду первое построение. Стоим на плацу, команда: «Кто шахматист, шаг вперед!» Все думают: ну, сейчас самых умных отправят книжки читать… Несколько человек выходят. А им приказ:

– Так, гроссмейстеры, взяли зубные щетки и пошли туалеты драить. Они там тоже в черно-белую клеточку.

Полгода я жил в казарме – маршировал, ездил на стрельбы, мыл туалеты, убирал территорию.

Потом – чтобы мы хорошо играли – нам создавали специальные условия: нам предоставляли квартиру, где мы, военнослужащие, жили вчетвером или впятером. Но долго там продержаться у меня не получалось: сразу начинались какие-то гулянки, все эти дела, после чего нас опять отправляли в казарму. Помню, сыграли как-то хорошо, неделю пожил в квартире – и обратно.

Мельничук строго меня держал. Я был непростой парень. Даже тренер из моего института говорил: «Всех знаю игроков – понимаю, кто что может натворить. Но что может сделать этот, этого никто не знает».

В системе СКА Куртинайтис получил игровое время и учился дисциплине. Оттуда его пригласили в большой клуб, но тоже не без приключений.

«Вызывает меня начальник прибалтийского военного округа генерал Голяс, – рассказывал Куртинайтис в эфире 11.tv. – Помню, в роту прибежал прапорщик: «Иди, тебя вызывают, опять что-то натворил ты». Ну прихожу. А Голяс любил баскетбол. Показывает мне бумагу: «Вот пришло приглашение, чтобы тебя отпустить в ЦСКА». Так смотри – кладет на стол и перечеркивает его, этой бумаги мы не получили. Иди».

Звоню Гомельскому: «Они не отпускают, бумаги ваши рвут». Он мне говорит: «А ты беги из армии, беги в Москву. А мы тут разберемся».

Пришлось нарушить законы: у нас всегда была гражданская одежда под матрасом, чтобы выбраться в город ночью, так что я переоделся и нелегально приехал в Москву. Вообще-то за такое дают до трех лет.

В итоге мои документы шли из Риги девять месяцев.

Тренером тогда был Вадим Капранов. Меня подтянули к резерву – я тренировался и со второй командой и с первой, тренировался с людьми, которых видел только по телевизору. Конечно, у меня был легкий шок. Капранов долго не продержался, там была сложная ситуация и он не мог справиться со звездами. Вместо него пришел Сергей Белов – он меня сразу поставил в состав: даже пробиться в число двенадцати было очень сложно, ЦСКА собирал весь Союз и держал по 18 человек, чтобы ослаблять другие команды.

Играл я немного, но в состав стабильно попадал.

Помню, приехали мы играть в Каунас. Белов поставил меня на поле, и я держал то ли Йовайшу, то ли Масальскиса. И кто-то из них забил, и тогда Мышкин начал кричать: «Меняйте его. Он специально дает им забивать». Вроде как я литовец и подыгрываю своим. Но такого, конечно, не было, просто мастерства не хватало».

Расставался Куртинайтис с ЦСКА драматично. Гомельский уговаривал его остаться в клубе (и немного угрожал): «Если уйдешь, то места в сборной для тебя не будет».

Куртинайтис все равно вернулся домой в 83-м. И это решение не то чтобы было очевидным: то, что потом станет известно как лучшее поколение литовского баскетбола, только начинало формироваться, а сам «Жальгирис» не представлялся топовой командой по меркам чемпионата СССР.

Обожаемый Каунас, Сабонис и 28 очков

Это был уже другой Куртинайтис – в Каунас приехал человек, которого в команде называли «Пиночетом». Под этим прозвищем скрывались две определяющие его черты: перехлестывающая боевитость на площадке и абсолютная хладнокровность в напряженных ситуациях.

По поводу первой он объяснял так:

«Дух победителей был у всех нас в крови. Никто не любил проигрывать – ни в баскетболе, ни в каких других азартных играх. Мы были друзьями, но иногда, бывало, едва до драк не доходило! Лично меня ребята часто подначивали за “волчий” настрой на площадке. Эти качества – бескомпромиссность, требовательность к себе и другим – я не смог изжить ни за годы в спорте, ни после окончания карьеры игрока. Таков мой характер».

Вторая резко контрастировала с беззаботной юностью:

«В свое время мы где-то прочитали, что Дражен Петрович совершает в день по 1000 бросков. В «Нью-Джерси» он вообще не промахивался. Если на тренировке один раз не попадет – все удивлялись, подходили, спрашивали, все ли нормально. Так вот, я старался делать также. Петрович был моим кумиром, несмотря на то, что он был меня младше на четыре года. Я к тому моменту с «тусовками» завязал, поэтому свободного времени было навалом, вот и оттачивал технику. Однажды приперся в зал утром 1 января, так охранник полчаса отказывался пускать, крутил пальцем у виска».

Его игровую сущность Гарастас уловил не сразу – предпочел проверить опытным путем.

«Был такой случай, – говорил Куртинайтис «Матч-ТВ». – Мы шли без поражений и перед Новым годом играли в двух турах с московским «Динамо». Первый в Каунасе. Последняя минута, счет ровный, и Гарастас отправляет меня на площадку. Мы с мячом, смотрю – Йовайша, член сборной СССР – в углу, Хомичюс, член сборной СССР – в углу, даю Сабасу – он тут же возвращает мне. Никто не хочет брать ответственность на себя… Что делать? Я рискнул, пальнул издали – и промазал. И мы проиграли динамовцам в Sporto Hale очко или два. Естественно, с трибун понеслось: «Езжай в свой ЦСКА, бу-бу, засранец такой…» Сложно было оказаться нелюбимым всей Литвой. Очень помогла психологическая помощь Гарастаса. В этом туре он меня больше не выпускал. Объяснил: «Это не потому, что ты плохой игрок, просто чтобы болельщики не задушили». Следующий тур – В Москве. Снова матч с «Динамо», снова плотная игра в концовке, остается минуты три. Гарастас говорит Валикуанису: «Иди, играй». А тот ему: «Не пойду, не хочу, чтобы было, как сейчас с Римасом в Литве». «Чивилис, иди, играй». – «Нет, я так точно не пойду». Тогда я поднимаюсь, говорю: «Тренер, я пойду». Вышел, забил четыре из четырех, и мы выиграли. Все сразу перевернулось с головы на ноги. Думаю, если спортсмен хочет быть великим, он не должен бояться пробовать, рисковать в сложных ситуациях. Может, не удастся сразу, но если не попробуешь – это преступление».

Так сформировалось не только лицо «Жальгириса», но и связка, которая будет давать результат потом в Каунасе, в Сеуле, в Мадриде. Римас Куртинайтис стал идеальным ролевым игроком рядом с доминирующим центровым – заставлял защитников уходить далеко от кольца, использовал не самые чистые заслоны Сабониса, всегда готов был наказать дальним попаданием за гиперопеку товарища. Годы спустя, уже будучи тренером, он будет сетовать на то, что его игровые навыки использовались не в полной мере (например, у него часто было преимущество в росте перед маленькими опекунами). Но они выросли вместе и с каждым сезоном понимали друг друга все лучше: Сабонис понимал, в каких точках Куртинайнис открывается в той или иной атаке, Куртинайтис знал, когда ждать передачу.

Куртинайтис вспоминает, что именно взаимопонимания не хватило в 85-м: тогда в финале Кубка Сапорты против «Барселоны» при «-2» он (набравший в том матче 36 очков) пошел в проход и ждал рывка Сабониса внутрь – когда центровой остался на линии штрафных, ему самому пришлось атаковать из неудобного положения.

73:77.

В еврокубках у каунасцев постоянно не складывалось: как объяснял сам Куртинайтис, из-за того, что в чемпионате Союза не хватало серьезной конкуренции.

Его самый памятный финал против ЦСКА – финал 87-го с неожиданным возвращением центрового.

«В 1987-м мы были уверены, что начнем серию с домашней победы, но без травмированного Сабониса умудрились проиграть. И перед двумя встречами в Москве у Миронова сидели все члены правительства Литвы, упрашивали, чтобы разрешили Арвидасу выйти на площадку. В ЦСКА об этом не знали, там думали – все, чемпионство в кармане. Когда мы вышли на разминку, оркестр готовится для чествования, жены армейцев подходили с прическами, цветами. Сабонису разрешили играть, и мы победили в Лужниках дважды, в решающем матче – в дополнительной пятиминутке, со счетом 10:0. И стали чемпионами Советского Союза».

Статус Куртинайтиса сильно изменился по сравнению с периодом в ЦСКА, и во второй половине 80-х уже было немыслимо представить без него сборную СССР. Хотя без судьбоносных мелочей и здесь не обошлось: за две недели до старта он надорвал икроножную мышцы в матче с югославами и дальше готовился уже отдельно. До этого из-за травмы он пропустил чемпионат Европы-87.

В Сеуле Куртинайтис был вторым по результативности игроком сборной. И, конечно, шокировал мир дальними попаданиями и 28 очками в полуфинале со сборной Америки.

«Перед началом Олимпиады стало понят­но, что лучше, чем Римас, трехочковые броски в нашей сборной не бьет никто, – уточнял Владимир Гомельский в книге «Папа. Великий тренер». – Он  прирожденный снайпер. Как-то отец подошел к нему и спросил: «Курт, откуда тебе удобнее всего бить трехи?» Курт показал две точки на площадке. Именно в этих точках он получал два или три заслона подряд и только потом получал мяч в руки, когда никаких американских защитников близко не было. Эти комбинации секретили от американцев всю Олимпиаду. Их не использовали в предыдущих встречах только для того, чтобы американские тренеры их не увидели. Такая вот баскетбольная хитрость».

«На матч с американцами все мы выходили, понимая, что такой шанс упускать нельзя, – вспоминал Куртинайтис в книге «Лучшая команда XX века». – Давило ли это ощущение на нас? Знаете, как раз наоборот. Высокая ответственность окрыляла. Команда показала тогда свой лучший баскетбол.

Мне кажется, что американцев не хватило на весь матч физически. В предыдущие дни турнира они потратили много сил, прессингуя в каждой встрече чуть ли не все 40 минут, хотя в этом порой не было необходимости. Наша команда оказалась тактически грамотнее. Во втором тайме мы часто забивали после быстрых прорывов – атаки заканчивались бросками прямо из-под кольца. Что же касается меня – это заслуга всей команды. Ребята создавали мне все условия для броска, а я просто делал свое дело. Я всегда говорю, что хороший пас – это 70 процентов точного броска».

Запомнился и эмоциональный демарш Куртинайтиса в адрес империалистов. Пожалуй, в нем идеально отражается насмешливость судьбы: литовский снайпер, вкусивший неподражаемость советской армии, не спешивший отказываться от наслаждений жизни, всегда остающийся «одним из идеальных оруженосцев», в одночасье изменил историю баскетбола – после тех 28 очков сборная США привозила на Олимпиады только профессионалов.

«Это была перед Олимпиадой, когда у меня сорвалась мышца, мне не разрешали выходить, говорили, что еще рано, что я еще не восстановился, – объяснял Куртинайтис. – И я ответил, что нет, мы другие, не ваши капиталисты, боли не чувствуем, потому что у нас характер другой. Я был не прав – в той игре у меня эта мышца сорвалась второй раз. У нас жесткий характер, характер победителя. Нас так воспитывали – не денежными средствами, а политикой. Это приводило нас к успеху».

И все же мечта

Тот матч сделал Куртинайтиса лучшим снайпером Европы. Официальное уведомление об этом пришло вместе с приглашением на Матч звезд – тогда в 89-м впервые игрок не из НБА принимал участие в конкурсе трехочковых.

Римас Куртинайтис: «Как только оказался в США, по телевидению постоянно говорили, что приехал русский, он вам сейчас покажет»

Хотя, естественно, еще забавнее то, что человек, так радикально изменивший баскетбол, и дальше предпочел остаться там, где было комфортнее ему самому. Понятно, что Куртинайтис будет такой же неотъемлемой частью успехов «другой Дрим-тим», сборной Литвы в 90-х, как был с «Жальгирисом» в 80-х, но в его клубной карьере нет ни первого шага европейца в НБА, ни европейских побед, ни какого-то весомого «ах, если бы».

Куртинайтис доиграл до 44: уходил – и все возвращался и возвращался, но по большому счету его клубная карьера пошла на закат сразу после Олимпиады. Вернее, сам он непринужденно дауншифтил и получал удовольствие от процесса, а не пытался что-то кому-то доказать.

После Сеула его звали в «Миннесоту» и в Испанию, но он решил, что хлопоты руководства немецкого «Хагена» (и данное им обещание) важнее, чем личные амбиции.

«По-моему, в 1987 году мы как раз играли с «Жальгирисом» турнир в немецком Хагене, и президент клуба Карл Брец предложил мне играть в его клубе, я согласился, – объяснял он. – Мы поговорили о каких-то финансах, но это не были большие деньги, хотя и не те 150 рублей, которые нам платил спорткомитет. Мы договорились, и свое слово я сдержал. Начался, как я говорю, путь Иисуса Христа… Надо было меня вытащить из СССР в Западную Германию, он приехал в спорткомитет, обошел всех чиновников, дошел до председателя спорткомитета, со всеми договорился, собрал кучу подписей. При этом нужно было договориться еще и с литовскими чиновниками, так как свой спорткомитет был и в Литве. Прошел примерно год, прежде чем были собраны все бумаги. После Сеульской Олимпиады мне пришли предложения и из Испании, где платили в пять раз больше, и из НБА, но я вынужден был отказать. Во-первых, я уже знал, что такое НБА, прежде всего, в физическом плане, а тогда соревноваться с американцами в «физике» было сложно, к тому же мне было 28 лет, и я считал, что время уже ушло. Во-вторых, я не мог подвести этого человека, который прошел такой долгий путь, чтобы собрать все документы».

Параллельно начал зарабатывать не баскетболом.

«Стал задешево покупать металл в России и задорого продавать в Германию, где всех знал, – рассказывал он «Матч-ТВ». – Хороший бизнес, но очень опасный. Сначала все было по-честному, как в СССР, а потом началось: люди вроде как по-дружески брали деньги вперед и исчезали. Я уж не говорю про перевозку металла через Литву. Бандиты переодевались в полицейскую форму, останавливали машины и грабили. В общем, все было на грани смерти. В то время убили несколько ребят, которых я хорошо знал. Денег я заработал немало, но удовольствия не получил».

Затем его и вовсе занесло в Австралию.

«Я попал в город Таунсвилл. Это в верхней части Австралии, в тропической зоне, там вообще не бывает зим, – вспоминал он в интервью сайту ВТБ. – Они так и говорят: «От нас один шаг до рая». Плюнул на большой заработок, собрался и уехал. Что мне эти деньги? Зато теперь могу сказать точно: я жил в раю. Мне потом Австралия снилась еще лет десять. Там отличный народ. Газеты приветствовали меня заголовками: «Добро пожаловать домой, сын!»

Город находится у моря – можешь ловить рыбу, можешь все время проводить на пляже. Понятно, что в зимние месяцы они не купаются, хотя температура воды – 25 градусов, и тогда я на пляже был в одиночестве. Австралийцы стараются избегать солнца: в то время над континентом была большая озоновая дыра, и легко можно отличить местного от туриста. Но я был коричневым – все свободное время проводил у моря, хотя купаться иногда и опасно: медузы, электрические скаты…

Я стал первым европейцем, который играл на этом континенте. Баскетбол мне там давался, публика меня любила. Что мне особенно нравилось: политическая стабильность и открытость общества. Там вообще не было деления на национальности. Ты мог быть украинцем, сербом, русским, литовцем — кем угодно, никаких различий не было, все делали общее дело. Мы все были австралийцами.

Если бы не «Реал», то остался бы там еще».

Но в 93-м Арвидас Сабонис сделал все, чтобы воссоединиться с другом в мадридском «Реале».

«Помню, как пришел к президенту «Таунсвилла», и рассказал ему, что всю жизнь мечтал выступать за мадридский «Реал», – говорил Куртинайтис 15min.lt. – У меня был действующий контракт с австралийцами, но я сказал, что мне уже 34 лет и больше такой возможности у меня не будет. Мы встретились за семейным ужином с владельцем, и он мне сказал: «Римас, не вижу смысла тебя задерживать. Ты – лучший игрок нашей команды, но если твое сердце где-то еще, а тело – здесь, то из этого не выйдет ничего хорошего ни для нас, ни для тебя».

В «Реале» Куртинайтис, конечно, стал обладателем Кубка европейских чемпионов в 95-м, но пропустил ключевую часть того сезона.

Осталось в памяти другое.

Неизменная надежность в сложных ситуациях.

Игровой интеллект, который всегда как-то было принято недооценивать.

Твердая рука, кладущая 40+% с дистанции и облегчающая жизнь Сабонису и Арлаукасу.

Упорство, помогающее не быть обузой в защите и в 30 лет.

Все та же юношеская страсть с вылавливанием улетающих в аут мячей.

И обаяние, благодаря которому он мгновенно стал местным любимчиком и закрепился в памяти испанцев, несмотря на то, что провел в клубе лишь два года.

В клубе-мечте у него был лишь один великий момент – когда он расстрелял «Барселону» в решающем матче финала-94, забив 5 из 6 трехочковых.

И все же маленькая выборка не помешала стать культовой фигурой и в Испании: «Поливаю как Римас Куртинайтис» запечатлено даже в местном рэпе.

Фото: РИА Новости/Юрий Сомов, Улозявичюс Аудрюс; 15min.lt