«Простите нас, Алехин – русская свинья». Легенда шахмат в водовороте побед, алкоголя и связей с гитлеровцами

Первый русский чемпион мира по шахматам – Александр Алехин.

Все в этом человеке спорно, начиная с фамилии, в которой, вопреки мнению большинства, нет буквы Ё (он даже отказывался жать руку соперникам, которые об этом вдруг забывали).

Sports.ru рассказывает удивительную историю чемпиона. Расширенная версия этого текста доступна здесь.

***

Отец Алехина – потомственный дворянин, мать – дочь крупного фабриканта. Но когда в октябре 1917-го грянула революция, он уже стал круглым сиротой, оказавшись в щекотливом положении из-за своего происхождения.

Появились белые, красные, иные силы. Все смешалось, и в этой буре времен суждено было выжить только самым стойким.

24-летний Алехин к тому времени зарекомендовал себя незаурядным шахматистом. Политически он был неопределившимся и неожиданно покинул более-менее благополучную Москву (там, правда, уже свирепствовал голод), отправившись сначала в нестабильный Киев, а оттуда – в охваченную пламенем конфронтаций Одессу, где играл в шахматы ради выживания Все богатства родителей были реквизированы. Вероятно, в Одессе Алехин задумывал побег из страны.

В то время Южную Пальмиру осаждали австро-венгерские войска, на улицах гремели залпы орудий красногвардейцев и самостийников, в события вмешивались белые… Советская власть то устанавливалась, то свергалась.

Алехин прибыл в Одессу, когда из города уходили австрийцы. Затем там показались солдаты Антанты, по улицам прошлись французы, англичане, сербы и греки. Они прикрывали белую Добровольческую армию, свергнувшую самостийников.

Французы взяли Одессу под покровительство, назначив белого генерала Алексея Гришина-Алмазова военным губернатором, но положение его было марионеточно. Он организовал оборону города от наступавших войск Красной Армии, с одной стороны, и от вооруженных сил Украинской народной республики, с другой. Были проблемы и внутренние, в городе устраивали бунты преступные группировки.

В марте Гришина-Алмазова отстранил от руководства Одессой французский военачальник Франше д’Эспере. А в апреле 1919-го французы вывели и свои войска. Советская власть бескровно вернулась в портовой город.

Алехин и Капабланка на петербургском шахматном турнире 1914 года

Кем представлялся Алехин новым властителям? Ярко выраженным антисоветским элементом: потомственный дворянин, титулярный советник, сын члена Госдумы, помещика и фабрикантки.

По одной версии, до тюрьмы Алехина довел какой-то клеветник. По другой, шахматист жил в номере, где раньше находился английский шпион – он якобы устроил там тайник с секретными документами, который и был обнаружен чекистами.

Поскольку живы были воспоминания о предыдущих событиях в Одессе, красные сразу приступили к чисткам – расстрельные списки пополнялись ежечасно. Алехин бежать не успел. Его повязали в апреле, прямо во время шахматного турнира. Конвоир доставил пленника в мрачное здание на Екатерининской площади. После короткого разговора Алехина бросили в тюремную клетку.

В 1914-м уже был схожий эпизод. Тогда Алехина интернировали на шахматном турнире в Германии и угрожали расстрелять – но тогда это было похоже на браваду. Теперь все обстояло иначе. Алехина вписали в один из наскоро скроенных расстрельных списков.

По данным спецкомиссии, созданной по приказу командующего Добровольческой белой армией Антона Деникина, летом 1919-го одесские чекисты ликвидировали около 1 500 человек. Алехина могло спасти только чудо.

***

Москвича уберег от расстрела чемпион Одессы по шахматам Яков Вильнер, работавший делопроизводителем юротдела Ревтрибунала. Ему приносили расстрельные списки, и в одном из них он увидел Алехина.

Яков Семенович сам ничего не решал, поэтому отправил телеграмму председателю Совнаркома Христиану Раковскому, с которым был знаком. «К счастью, Раковский слышал о шахматном гении Алехина и немедленно связался по прямому проводу с Одесским ЧК, – приводит слова свидетеля тех событий Федора Богатырчука писатель Сергей Ткаченко в своей книге «Спаситель Алехина». – Из дальнейшего достоверно известно только одно: Алехин в ту же ночь был освобожден и отправлен в распоряжение товарища Раковского. Возможно, Алехин ни о приговоре, ни о последующих перипетиях даже не знал, ибо пролетарская Немезида просто стреляла в затылок осужденных, не заботясь о предварительном оглашении приговора».

По данным Ткаченко, после спасения шахматиста устроили на работу в иностранный отдел Одесского Губернского исполнительного комитета. Злые языки приписывали ему последующее участие в «красном терроре».

К сожалению, подробных сведений о том, чем именно занимался в Одессе Алехин до своего отъезда в июле 1919-го, нет.

***

Бывший арестант приехал из Одессы в Москву, где успел стать первым советским шахматным чемпионом. Была организована Всероссийская шахматная олимпиада, приравненная к союзному первенству. Алехин не проиграл ни одной партии.

В СССР он встретил свою любовь. В качестве переводчика Коминтерна Алехин познакомился со швейцарской журналисткой, социалисткой и суфражисткой Анной-Лизой Рюэгг. Дама превосходила ухажера в возрасте на 13 лет.

Радость от любви была недолгой. 16 ноября 1920-го на Алехина вновь завели дело. Им занялась Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. Опять до шахматиста добралось одесское прошлое – поступил донос. На февральском допросе Алехин категорически отрицал какие-либо денежные переводы от белых, в чем его обвиняли. Допрос подавил его морально, и он решил эмигрировать – с помощью подруги.

15 марта 1921-го Алехин женился на Анне-Лизе. По данным Юрия Шабурова, новобрачные поселились в гостинице «Люкс» на Тверской улице. Через пять недель Алехин получил разрешение на отъезд.

Шахматист уехал из страны. Но надеялся, что не навсегда.

***

Анна-Лиза Рюэгг поехала в родной Винтертур, Алехин же предпочел остановиться в Париже. Со временем в их отношениях нарастала напряженность, даже несмотря на рождение в 1921-м сына Александра, воспитанием которого занялась мать.

Они развелись в 1926-м, поскольку швейцарка была чрезмерно эмансипирована, больше занимаясь общественной жизнью, чем обустраивая личную. Она рано умерла, а 13-летний сын перешел к опекунам, которым Алехин, сам слишком занятый для воспитания ребенка, переводил деньги.

В Париже Алехина окружали русские эмигранты, видные политические, военные и культурные деятели, бежавшие от нового режима, и его не принимавшие. Но Алехин будет крайне осторожен в публичных высказываниях, очевидно понимая, что родина не простит ему критику власти. В СССР поначалу его считали шахматистом, временно покинувшим страну, возвращаться ему никто не запрещал. Однако все могло измениться, и Алехин очень этого опасался.

В 1927 году он победил Хосе Рауля Капабланку в матче за шахматную корону. Общемировая сенсация, была повержена шахматная машина. Алехин показал себя прекрасным комбинатором, способным побеждать даже такого непогрешимого соперника, как Капабланка – кубинец славился беспощадной интуицией, но и ее не хватило, чтобы раскусить все замыслы находчивого претендента.

***

Эмигрантская часть Парижа рукоплескала Алехину. 15 февраля 1928 года чемпиона мира позвали в Русский клуб. Там Алехин много и красиво говорил, как и другие почетные гости. Но у некоторых возникла аберрация памяти по той части, что именно сказал Алехин. В печати были опубликованы искаженные слова чемпиона, якобы пожелавшего, чтобы «миф о непобедимости большевиков развеялся, как развеялся миф о непобедимости Капабланки».

Реакция СССР в лице председателя Исполбюро Всесоюзной шахматной секции Николая Крыленко последовала молниеносно. Он написал статью «О новом белогвардейском выступлении Алехина». В ней была, в частности, и такая фраза: «После речи в Русском клубе с гражданином Алехиным у нас все покончено – он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать…».

Затем в советских газетах напечатали и отречение Алексея Алехина (шахматного чемпиона Харькова) от родного брата. Вероятно, оно было сделано под давлением.

Как писал советский биограф Алехина Александр Котов, шахматисту «пришили» слова, которые он не говорил. Эмигранты, обижавшиеся, что чемпион мира политически не оформлен, решили вложить в его уста то, что хотели услышать сами. Это морально раздавило Алехина, прекрасно помнившего предыдущий выпад Крыленко. Дистанция между ним и родиной становилась все больше.

То, что давно подтачивало Алехина изнутри, должно было найти выход. Обвинения сограждан-эмигрантов в политической недальновидности, отсутствии четкой гражданской позиции задевали его. И однажды адвокат и шахматист Осип Бернштейн указал ему путь.

Многие эмигранты, жившие в Париже, вступали в масонские ложи. Это были, в основном, ярые антибольшевики. Бернштейн предложил Алехину пополнить ряды «Астреи», и шахматист сделал это, пусть и не без некоторой заминки. Юрий Шабуров нашел документы, подтверждавшие этот факт.

Учитывая, насколько ядовитые формулировки использовал Крыленко, чтобы осаждать чемпиона-«ренегата», Алехин нет-нет, да и вскрывал свою позицию не только в масонских диспутах, но и публично, хотя стремился вести себя более-менее аполитично. Вот что он, например, сказал в интервью эмигрантской газете «Новая заря» через два года после чемпионского матча: «В России в момент владычества большевиков я прожил около трех лет и должен сказать, что мне пришлось вести там свое существование в чрезвычайно тяжелых условиях».

Любопытной представляется и статья в Brooklyn Daily Eagle, которую написал журналист Люсьен Захаров во время турне русского шахматиста по США в 1929-м. В беседе с чемпионом была затронута тема его гражданской позиции: «Я сейчас полностью демократичен, но не настолько примыкаю к левым силам, как это необходимо по современным русским правилам. Однако я полностью солидарен с советским правительством, которое занимается популяризацией шахмат в стране». А в интервью, которое Алехин дал в 1932 году Toronto Daily Star, он якобы так ответил на вопрос, почему его не любят на родине: «Я антикоммунист».

***

Несмотря на победу над Капабланкой, у Алехина росла сильнейшая аверсия к себе. И если шахматная жизнь складывалась блестяще, он дважды громил Ефима Боголюбова в титульных встречах 1929 и 1934 годов (Капабланка считал их фарсом, поскольку видел только себя претендентом на корону, но Алехин уклонялся от матча-реванша), то личная жизнь ушла в непреодолимое пике. Его отвергла родина…

Вот воспоминания шахматиста Сало Флора: «И даже я – не психолог – понял и прочел в глазах Алехина, что он очень тоскует по Москве. В 1933 году я впервые увидел это. На перроне пражского вокзала он провожал меня в Москву на матч с Ботвинником. Сам он оставался в Праге, куда приехал на гастроли. Только моя неопытность в жизни и молодость были причиной того, что я не понял, насколько печальны и трагичны для Алехина были эти проводы на вокзале».

А еще Алехин вновь не любил. Генеральская вдова Надежда Васильева (или Надин) была женщиной, опережавшей малейшие бытовые интенции супруга, но и только. Она обогревала его снаружи, внутри к ней у шахматиста образовался арктический лед. Он тяготился фанатичной любовью.

Вероятно, неурядицы в личной жизни стали причиной, по которой Алехин все чаще обращался к рюмке. Дома он радовался только кошкам. Его любимец кот Чесс стал свидетелем любовной драмы в жизни хозяина.

Амбивалентность, которую вызывала у Алехина Надин, привела к разрыву в 1933-м. Уехав на новые гастроли, шахматист познакомился с очередной вдовой, на этот раз британского офицера, владельца чайной плантации на Цейлоне Грейс Висхар. Она была старше шахматиста на 16 лет.

Американка очаровала его образованностью, а главное, тонким пониманием шахмат – она играла на женских турнирах и делала несомненные успехи. Впрочем, в интервью канадской газете Алехин признался, что не считает женщин сильными игроками: «Они плохо играют. Что, кстати, смешно, потому что они хорошо играют в бридж и другие игры… Но не в шахматы. Это еще одна их загадка». И хотя Алехин не сильно верил в мастерство супруги за доской, это была, пожалуй, ее главная преференция перед антишахматной Надин. А кроме того, Висхар была грешна до возлияний и часто составляла компанию Алехину. Они поженились и стали жить в замке богатой невесты во французском Деппье.

Надин не перенесла краха в личной жизни. Ее тянуло к Алехину, несмотря на весь его холод. Обматываясь платком, она приходила на шахматные турниры, просто сидела в сторонке и подолгу глядела на человека, который за 8 лет отношений так ни разу и не предложил ей вступить в брак. В какой-то момент Надин поняла, что дальше так жить не может… Узнав, что она умерла не своей смертью, Алехин получил новый удар судьбы, и его пагубные пристрастия усугубились.

В этой ситуации состоялся матч за шахматную корону с учителем математики из Голландии Максом Эйве.

***

Одной из самых колоритный сцен в советском фильме «Большой фитиль» (1967) стала алкошашечная дуэль Михаила Пуговкина и Сергея Филиппова. Вместо традиционных фигур игроки передвигали по клеткам рюмки, у одного были стопки с водкой, у другого – с коньяком. Возможно, сценарист позаимствовал этот сюжет из стародавней алкопартии немца Эмануэля Ласкера и венгра Геза Мароци.

Согласно легенде (иные трактуют как быль), однажды гроссмейстеров пригласил к себе в поместье один известный шахматный меценат. Вначале они плотно отобедали, затем прошли в покои, где для них уже расставили необычные шахматы – фигуры стояли прямо на полу. Пешками стали стилизованные под них стаканы, наполненные ликером. Чем крупнее была фигура, тем крепче вливали в нее алкоголь. Королеву задумали в виде бутыли, доверху наполненную водкой. Если игрок «съедал» фигуру соперника, то ему приходилось еще и «выпивать» ее.

В ходе партии Ласкер придумал наилучшее стратегическое решение, когда подставил ферзя. Мароци долго размышлял над позицией, пытаясь отыскать подводные камни, но все-таки принял дар. А затем испил королеву до дна. И Ласкер выиграл, поскольку следующий ход не состоялся в виду коллапса, случившегося с венгром. Так 1000 фунтов, положенные победителю, достались немецкому чемпиону мира.

Конечно, в истории шахмат было немало пьющих людей. Тема алкоголизма присутствует и в биографии Алехина. Однако встречается порой и откровенное преувеличение проблемы. Например, рассказы о том, что Алехин иногда появлялся на турнирах пьяным вдрызг. В статье Билла Уолла за 1997 год есть упоминание, будто чемпион мог даже «помочиться на пол». Никаких документальных подтверждений Уолл не приводил.

Эдуард Винтер в статье «Шахматы и алкоголь» писал: «Обильное пьянство, которым страдал Алехин, сомнений не вызывает. И в монографии Пабло Морана, посвященной Алехину, есть глава «Матчи под влиянием». Однако, само собой, встречаются люди (к Морану это не имеет отношения), которым нравится набрасываться на великих чемпионов. Некоторым любо писать, что чемпион мира играл титульные матчи, «находясь в постоянном алкогольном ступоре».

Гроссмейстер из Австрии Ганс Кмох утверждал, что видел Алехина пьяным уже в 1931 году. «Чемпион начал предаваться безудержному пьянству в Бледе (турнир за явным преимуществом выиграл Алехин, разгромив второго призера Нимцовича с жертвой в дебюте двух пешек. – Sports.ru). Однажды он присоединился ко мне и нашим женам во время чаепития. Его поведение я находил странным, он с трудом говорил. А когда он затушил сигарету о пирог моей жены, Надин встала и увела его.

Вернувшись через несколько минут, она сказала моей супруге на ломаном немецком: «Простите, моя дорогая. Алехин – русская свинья. И сейчас спит как младенец».

Была и такая история. Однажды вечером, когда я танцевал с женой, пришел Алехин. Как раз играли венский вальс. Алехин никогда не танцевал. В тот раз, по понятным причинам, он нетвердо стоял на ногах, и все равно пригласил мою супругу присоединиться к нему в вальсе. В результате им пришлось подниматься с пола. Мы сразу же поехали домой, я проводил Алехина. Было неловко, когда, впрыгивая в такси, чемпион мира едва не вылетел с противоположной стороны автомобиля. Невероятно, как Алехин смог так долго оставаться на вершине, несмотря на пагубное пристрастие к алкоголю». Кмох также упомянул, что Алехин перед титульным матчем с Боголюбовым завез в отель большой сундук с алкоголем.

Британский шахматист Гарри Голомбек признавал, что Алехин пил, но считал, будто это не сильно сказывалось на его мастерстве: «Даже когда он был пьян, то вникал в шахматную позицию намного глубже большинства игроков. Я помню, как на командном турнире в Варшаве в 1935 году я показывал коллегам игру, в которой победил. Алехин подошел, узнал ту игру и похвалил меня мягким, немного пьяным голосом. А затем в мгновение ока указал блестящий вариант, который в той партии мы все упустили».

А вот что говорил Макс Эйве в 1978 году, вспоминая о матче с Алехиным в 1935-м: «Я не думаю, что он тогда пил больше, чем обычно. Конечно, он мог пить сколько угодно, поскольку в его отеле все напитки были бесплатными. Да, владелец «Карлтона», где он остановился, был членом Euwe Committee, но так мы выражали элементарную вежливость по отношению к знаменитому гостю. Я думаю, это могло  спровоцировать его лишь немного, а не так, чтобы он из-за бесплатной выпивки вдруг ушел в длительный запой. Что касается его неровной походки, то это из-за плохого зрения. Алехин не любил носить очки. Многие из-за его походки думали, что он большой любитель выпить».

Впрочем, тут следует отметить, что Эйве было крайне невыгодно акцентировать внимание на злоупотреблениях Алехина, поскольку это обстоятельство явно дискредитировало его победу. Однако он отмечал по крайней мере три партии, когда ему показалось, будто бы Алехин был в состоянии подпития. Говорят, русский гроссмейстер для «бодрости» мог хлопнуть рюмку коньяка прямо перед матчем…

Сало Флор, беседуя с Юрием Шабуровым, также признавал, что Алехин мог выпивать в период матча с Эйве, при этом призвал не раздувать проблему.

Несмотря на все эти свидетельства, в период с 1929 по 1934 гг. Алехин выигрывал большинство турниров (правда, в тех соревнованиях не участвовал Капабланка, с которым его отношения разладились). Отрывы чемпиона мира от вторых мест иногда становились неприличными. Нимцович как-то даже воскликнул: «Он расправляется с нами как с желторотыми птенчиками!»

Как бы то ни было, его пагубные привычки несомненны, поскольку были запротоколированы людьми, лично его знавшими. И именно пристрастие к алкоголю считается одним из краеугольных факторов, повлиявших на результат матча с Эйве.

***

Голландец собирался уйти из шахмат в 1933-м, чтобы сосредоточиться на карьере педагога и ученого. Но взяв паузу, через год математик вернулся, чтобы бросить вызов Алехину.

Макс Эйве

Он был хорошим логиком, неплохо ориентировался в дебютных позициях, но его не рассматривали как человека, способного глубоко уязвить чемпиона. Он не занимал лидирующих мест на турнирах, мог откатываться на позорные позиции.

Все считали, что Алехин победит. Русский шахматист настолько обаял всех своими шахматами, что когда, например, выступал с сеансами одновременной игры в Рейкьявике, исландский парламент… распустили! Депутаты поспешили на турнир, чтобы полюбоваться замысловатыми атаками чемпиона. Он мог играть по радио из самолета или с корабля, двигать живые фигуры на крупнейших площадях мира, устраивать захватывающие сеансы игры вслепую или проводить матчи одновременно на тысяче досок.

Кем был Эйве на его фоне? Считалось, что перед чемпионским матчем в математике он добился куда большего, чем в шахматах. Однако ему удалось обеспечить нужный призовой фонд, поэтому Алехин вызов принял.

Голландец готовился к поединку с большим рвением, его тренировали классные шахматисты Сало Флор и Ганс Кмох. При этом чемпиона вообще никто не консультировал.

«Анализируя матчи Алехина, мы с помощниками пришли к заключению, что его превосходство над другими мастерами было основано на значительных познаниях в дебюте, – рассказывал Эйве. – Если же он был не способен добыть инициативу или преимущество в дебюте, то шел на обострения, «мутил воду». Поэтому я поехал в Вену, где несколько месяцев изучал статьи Альберта Беккера о дебютах, которые были наиболее полными в то время. Помимо Кмоха, эксперта в дебютах, мне помогал венгр Геза Мароци, в основном мы с ним прорабатывали эндшпиль».

Эйве стал пионером физической подготовки шахматистов к турнирам такого ранга – он много занимался спортом, понимая, что матч может затянуться, и в этом случае физическое состояние должно стать его преимуществом. Эйве принимал холодный душ, боксировал, плавал, делал гимнастические упражнения. Такую тактику подготовки в будущем будет использовать Михаил Ботвинник.

Матч Алехин – Эйве проводился в 30 партий с победой того, у кого будет перевес – в случае ничьей корона оставалась у Алехина. Чемпион постоянно лидировал в счете, но его игра была лабильна: то он выдавал царские, безукоризненные партии, то позволял себе регрессировать. И все же Алехин доминировал – вел в счете по победам 4:1, 5:2, 7:5.

Одолеваемый предвкушением скорого триумфа, он отправил в СССР телеграмму, решив, что настала пора для примирения с родиной: «Не только как долголетний шахматный работник, но и как человек, понявший громадное значение того, что достигнуто в СССР во всех областях культурной жизни, шлю искренний привет шахматистам СССР по случаю 18-й годовщины Октябрьской революции».

Однако Эйве находил в себе силы отыгрываться. Иногда во время сложных партий Алехин вдруг резко вставал, шел в зал к супруге, чтобы погладить сиамских котов Лобейду и Чесса. Кроме того, чемпион придумал ритуал – он подносил сиамских любимцев к шахматам, давая им обнюхивать фигуры перед началом каждой игры.

«Он пытался сбить меня с толку такими выкрутасами, – жаловался позже Эйве. – Особенно во второй половине матча. Его коты постоянно нюхали доску до игры. А во время матча он мог уйти к котам, чтобы поговорить с ними. Но я не думаю, что он пытался сбить меня с настроя. Это был просто способ обрести уверенность. Кстати, иногда он приходил в джемпере, на котором был вышит кот. Наверное, это должно было как-то напугать меня. Но ничего подобного не случалось.

Не смог он повлиять на меня и другими способами, хотя я до сих пор думаю, что он делал это непреднамеренно. Например, вставал прямо передо мной, пока я раздумывал над очередным ходом, или начинал прогуливаться вокруг стола, нарезая круги. Он также часто хлопал дверью и барабанил пальцами по столу. Но, повторюсь, ничего из этого на меня не действовало».

Вероятно, началом краха стала 21-я партия, ознаменовавшаяся алкоскандалом.

***

Партия проводилась в протестантском клубе Christelijk Volksbelang, построенном в голландской общине Эрмело.

Шахматистов пригласили в красивое здание на опушке леса. Клуб славился церковными приемами – пастор принимал в зале всех страждущих, которых щедро угощали кофе и лимонадами в перерывах между службами. И Алехин, изнуренный затянувшимся матчем, который складывался совсем не так, как он надеялся (хотя он все еще лидировал в счете – 10,5 на 9,5), по-настоящему сорвался именно в этом священном месте.

Печально известные события в Эрмело привлекли еще больше интереса к матчу. Появились ценители сенсаций, которые приезжали на партии с одной лишь целью – увидеть еще одну скандальную сцену.

Как отмечали журналисты, Алехин якобы пришел в игровой зал мертвецки пьяным, к тому же очень поздно, и спровоцировал ужасный переполох. Он отказался играть, угрожал Эйве, а когда его под конец заставили провести партию, сделал несколько «пьяных» ходов и в итоге с треском проиграл.

Впрочем, многие увидели в той партии «магию Эйве», сумевшего одержать яркую победу черными фигурами (впервые в матче), которая потом еще очень долго находилась в тени алкоинцидента. Между тем Алехин играл напористо, организовал неплохую атаку, но голландец изящно отбил ее, а затем вынудил соперника сдать партию.

Вот как Александр Маннингофф описывает в биографии Эйве события того алкоинцидента, который, как он считает, был чересчур раздут журналистами: «Все окончательно вышло из-под контроля, когда во время поездки Алехина на матч на проезжую часть дважды выскакивали кошки, которые перебегали машине дорогу. Как известно, для мнительных людей это признак надвигающейся беды.

Из-за кошек Алехин категорически отказался ехать в Эрмело на машине и велел водителю везти его на вокзал. Он сел на поезд, посчитав, что так будет безопаснее. Неизвестно, был ли Алехин пьян уже к тому моменту, но когда он прибыл в Эрмело позже оговоренного срока (он еще и на поезд опоздал), было очевидно, что он действительно много выпил.

Организаторы сдвинули время начало партии с шести на семь вечера, посчитав, что это будет максимально допустимой уступкой для Алехина. Требование чемпиона мира перенести игру на следующий день было отклонено.

Эйве, который был явно возмущен поведением Алехина, счел подобное предложение нонсенсом. В конце концов, Алехин согласился играть. После этого не было никаких значительных инцидентов, за исключением того, что чемпион много раз демонстративно заказывал себе кофе; Эйве неожиданно покинул зал после 15-го хода, но только лишь для того, чтобы перевести дыхание и успокоиться на свежем лесном воздухе».

Главе оргкомитета матча Максу Левенбаху пришлось сделать официальное заявление: «Члены нашего комитета подчеркивают, что если Алехин в дальнейшем будет вести себя неподобающим образом до матча, во время своего присутствия в игровом зале или же после партии, то в его отношении будут приняты самые строгие меры».

Чемпиону бросили черную метку – но даже конкретное предостережение не уберегло его от фиаско.

***

Важнейшей в матче стала 25-я партия, в которой чемпион проиграл. Впервые фаворит оказался в игровом минусе – теперь ему предстояло нагонять соперника, но для этого осталось уже маловато партий.

Предпоследнюю Алехин играл белыми, это был его самый главный шанс. И Эйве сразу приготовил для него «приятный» сюрприз, решив прибегнуть к «защите Алехина», которой обычно пользовался сам чемпион. Это поставило фаворита в тупик – пять минут русский мастер сидел, не в силах пошевелиться и глядя на доску, словно гипнотизируя ее. Затем обратился к арбитру с просьбой поговорить с сиамскими котами. Будто они могли подсказать ему решение… Но в итоге партия свелась к ничьей.

В Амстердаме Эйве сыграл 30-ю партию вничью, хотя Алехин и пытался обострять, так как был вынужден играть исключительно на победу. Однако в какой-то момент он решил предложить паритет, хотя ситуация на доске была все еще невыясненной.

Голландская газета ANP днем позже написала: «Алехин со слезами на глазах склонился к зрителям и помахал им рукой. Затем нащупал спинку стула, чтобы не упасть. Ведь это был один из самых трагических моментов в его жизни. Радость и восторг, которые испытывали свидетели этого исторического момента, смешались у них с чувством жалости к человеку, который вынужден был отдать самую главную регалию новому чемпиону. Но он нашел в себе силы сказать: «Да здравствует чемпион мира Эйве, да здравствуют шахматы Голландии!». Эти слова, произнесенные очень тихо, но отчетливо, произвели на зрителей впечатление. Популярность Алехина после этого возросла многократно».

Голландец стал пятым чемпионом мира по шахматам, выиграв матч с минимальным перевесом – 15,5 на 14,5.

Эйве потом много раз задавали вопрос про алкоголизм Алехина – насколько это был важный фактор в его победе. В конце концов новый чемпион не выдержал и высказался в том духе, что спиртные напитки в небольших порциях «могли его даже стимулировать».

Можно только представить, как переживал поражение сам Алехин. Теперь даже в шахматах, раньше благополучных, у него возникли неурядицы. А Крыленко, получивший примирительную телеграмму Алехина, решил нанести экс-чемпиону еще один удар. По сведениям Юрия Шабурова, он предложил Сталину опубликовать присланный Алехиным текст в центральных газетах, сопроводив его ядовитым комментарием. Сталин поручил публиковать без купюр. К слову, в 1938-м Крыленко расстреляли…

А вскоре случилось невероятное! Алехина пригласили в Москву на крупный шахматный турнир, проводимый в Доме Советов – туда ехал весь шахматный бомонд, включая Капабланку и Ласкера. И он… отказал! Не потому, что вдруг испугался. А потому что хотел возвращаться на родину только в ранге чемпиона.

В отличие от Капабланки, Алехин предусмотрел в контракте на чемпионский матч пункт об обязательном реванше.

***

Дистимия, преследовавшая шахматиста много лет, после потери титула едва не надломила его.

Самолюбие экс-чемпиона было уязвлено, ведь снова пошли кулуарные разговоры, что Капабланка проиграл случайно, и матч с Эйве якобы высветил истинную силу эмигранта. Хотя это был, скорее, интершум, созданный в голове самого шахматиста…

Тем временем на крупнейшем турнире в Ноттингеме сверкнула звезда нового шахматного гения. Туда съехались шахматные глыбы: Эйве, Алехин, Капабланка, Ласкер, Ботвинник, Боголюбов, Видмар, Тартаковер, и эту мощную компанию разбавили еще четыре сильнейших местных гроссмейстера. 25-летний Михаил Ботвинник занял первое место с нулем поражений. Равное количество очков набрал Капабланка.

Советский шахматист уже давно подбирался к великим, и вот теперь показал свой потенциал. Капа хорошо помнил его, еще когда проиграл 14-летнему Мише в сеансовом матче. Победа этого дуэта в Ноттингеме показала силу классической и советской школ. Алехин же занял лишь шестое место с отставанием от 1-2 позиций в одно очко, и единственным утешением стала победа над Эйве, до того шедшим по турнирной дистанции без поражений.

Ноттингемское падение, однако, удивлять не должно. Сложение полномочий конкретным образом сказалось на Алехине-шахматисте. Теперь он начал осторожничать в партиях, прекратил играть остроатакующе, как раньше, меньше стал полагаться на красоту, комбинационность. О жертвах, к которым любил прибегать шахматист, тоже временно пришлось забыть.

Сразу же после провала в Ноттингеме Алехин, уже встав на тропу оппортунизма, написал в шахматную редакцию советского журнала «64» письмо, предприняв новую попытку сближения с СССР, где, скорее всего, были возмущены его отказом приехать на турнир.

Он пояснил, что был не прав, позволяя эмигрантским газетам безнаказанно приписывать ему «белогвардейские слова», которые якобы никогда не произносил. И сетовал, что недостаточно грамотно оценивал темпы шахматного строительства в СССР. Наконец, Алехин признал ошибкой «равнодушное отношение к гигантскому росту советских достижений, которое теперь превратилось в восторженное».

Насколько искренни были эти слова, судить сложно, но стилистика их кажется вполне пригодной для того, чтобы к нему стали относиться лояльно.

Вот только письмо это осталось безответным, что еще больше деморализовало экс-чемпиона.

***

Психологическое состояние Алехина оказалось подорванным, что показала череда его неудачных выступлений, и единственным бальзамом, способным более-менее излечить шахматиста, могла стать победа в матче-реванше.

Для этого он мобилизовал все внутренние ресурсы, волевым решением отказавшись от алкоголя и сигарет, как это сделал перед встречей с Капой. Ради шахмат он готов был бороться с любой зависимостью…

Матч-реванш состоялся в Голландии в 1937-м, и на этот раз фаворитом видели Макса Эйве, который не только лучше выступал, но и был моложе на 9 лет, что могло сказаться на длинной матчевой дистанции.

Первая партия осталась за нидерландским чемпионом, затем пошла ровная, нервная борьба, но в какой-то момент Алехин реинкарнировал прежнюю искрометную игру, и голландец был настолько ошеломлен этим, что проиграл в общей сложности десять партий! Матч-реванш закончился разгромно – 15,5 на 9,5.

Алехин и Эйве провели друг с другом много матчей, и вненичейный баланс вышел такой: 28 побед русского против 20 – голландца.

***

Успех в Голландии позволил Алехину вновь уверовать в свою шахматную непоколебимость, – теперь он был готов к проведению повторной баталии с гениальным Капабланкой. И в этот благодатный для него момент Капа неожиданно начал фраппировать – запросил непомерный денежный фонд. Тогда в ответ в Стокгольме собрались на совещание члены ФИДЕ и выдвинули (впервые в истории, до этого такие вопросы решал чемпион) официального претендента на шахматную корону. Им стал чехословак Саломон Флор – так решило голосование. Матч назначили на 1939 год.

В эти планы вмешалась политика. Германия Адольфа Гитлера почти бескровно оккупировала Чехословакию. Новая территория с лояльными судетскими немцами аккумулировала вооруженные силы гитлеровской Германии. Флор вынужден был бежать в СССР, матч был отменен.

Чуть позже Алехин провел неровный турнир в Нидерландах с участием сильнейших игроков, заняв место в середине таблицы. Оргсложности измотали более возрастных участников, коими были и Алехин, и Капабланка (кубинец вообще занял предпоследнюю позицию, своеобразно отпраздновав 50-летие). Примечательно, что во время очных ставок непримиримые соперники едва могли терпеть общество друг друга. Так, они общались через посредников, а триумфатором вышел Алехин, победив (кубинец второй раз в жизни просрочил время) и сыграв вничью. Это были их последние матчи друг с другом, баланс – 7:7.

А позже состоялась неофициальная встреча чемпиона с Михаилом Ботвинником в местном отеле. Они провели переговоры о матче, и довольно успешные. Был вариант сыграть в Москве, о чем, конечно, больше всего грезил Алехин.

Но началась общемировая военная конфронтация. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, затем гитлеровцам объявили войну англичане, к ним присоединились и французы. Алехин в знак протеста призвал бойкотировать немецких игроков на шахматной Олимпиаде в Буэнос-Айресе и даже выступил с гневной речью на радио. Затем он еще некоторое время играл в Южной Америке, но бросил все, когда Германия усилила армейскую риторику. Лучше бы он домой не возвращался…

47-летний шахматист прибыл с женой Грейс Висхар в Лиссабон, затем они поехали в Эшторил. Это был еще один ключевой момент. Сохранялась возможность бросить все и бежать в благополучную Америку. Но Алехин тогда больше думал, чем может помочь Франции (а он уже давно был ее гражданином), на которую покусился Гитлер. И решил, что будет полезен в роли военного переводчика. В то же время у его супруги в Дьеппе было все ее состояние, а главное, дорогие сердцу картины, так что мотивы художницы вернуться оказались куда более приземленными. Она еще не знала, что фашистские войска уже разграбили ее богато обставленный замок.

Гитлеровцы успешно осуществили «план Рот», легко захватив Францию. Все было кончено 22 июня 1940-го. В это время Алехин находился в Бордо, возник резон получить отставку в Марселе и бежать, что он почти и сделал, но шахматист поменял планы и отправился в оккупированный Париж, где со временем устроился на работу в немецкую газету Pariser Zeitung, чтобы быть поближе к жене. Она уговаривала его там остаться, чтобы восстановить разрушенный замок.

Алехина не напугал тот факт, что у нацистов накопились к нему вопросы – демарш на Олимпиаде, роль офицера-переводчика во вражеской армии.. С другой стороны, немцы помнили и хорошее: как он консультировал их сборную на Олимпиаде в Мюнхене (1938) и памятные матчи за звание чемпиона мира, которые он проводил с подданным Германии Ефимом Боголюбовым.

Но Алехин был связан по рукам и ногам. Когда Германия и США оказались в состоянии войны, положение американской жены Алехина с британским паспортом и еврейскими корнями (впрочем, не все биографы считают, что эти корни действительно были) стало шатким. Висхар интернировали, и ее судьба оказалась в руках мужа, обладавшего титулом шахматного короля. Вот только перед нацистами король оказался «голый». Он пытался уехать в Латинскую Америку из Лиссабона, когда узнал, что его жена стала невыездной. И вынужден был попросить, чтобы их воссоединили в оккупированной зоне. Немцы сочли, что могут использовать Алехина в целях пропаганды.

С этого времени гитлеровцы шантажировали шахматиста. Если он о чем-то просил, от него требовали ответных услуг. Хочешь свободно передвигаться? Пиши статью для Pariser Zeitung. Желаешь, чтобы не подвергли репрессиям супругу, лишенную протекции США? Проводи матчи с офицерами Вермахта.

Из-за этого его позже прозвали шах-фюрером. Он играл матчи под флагом со свастикой, встречаясь за доской с видными гитлеровцами. За это ему давали продовольственные карточки. Он ездил исключительно в страны, подконтрольные гитлеровскому режиму.

А вскоре Алехина еще и обвинили в яром антисемитизме.

***

В марте 1941 года вышла серия статей под общим заголовком: «Арийские и еврейские шахматы». Автором был указан Алехин. Вот выжимки из нее:

– Есть ли у евреев, как расы, дар к шахматам? Обращаясь к своему 30-летнему опыту, я мог бы ответить на этот вопрос следующим образом: да, евреи обладают исключительным талантом. Речь про эксплуатацию шахмат, шахматные идеи, практическое их применение. Правда, до сих пор не появился еврей, который стал бы настоящим шахматистом.

– Как и Арон Нимцович с его системой, Рихард Рети был тепло встречен большинством англо-еврейских псевдоинтеллектуалов, когда написал книгу: «Новые идеи в шахматах». И это дешевый блеф, это бесстыдная самореклама, без сопротивления проглоченная шахматным миром, отравленным еврейскими журналистами, которые вторили ликующим возгласам евреев и их друзей: «Да здравствует Рети, да здравствуют гипермодернистские неоромантические шахматы».

– (Первый матч с Эйве) проводился оргкомитетом, состоявшим исключительно из евреев. Меня уговорили взять в секунданты еврейско-голландского мастера Самуэля Ландау, который в решающий момент матча якобы «по личным причинам» бросил меня на произвол судьбы. Техническим руководителем матча был назначен личный секретарь Эйве, житель Вены Ганс Кмох, женатый на еврейке. Нетрудно представить, какой «объективности» я мог от него ждать. И поскольку я проиграл матч, отстав от соперника всего на очко, то берусь утверждать категорически, что если бы я своевременно распознал тот особый дух, которым сопровождалась организация матча, Эйве никогда не отвоевал бы у меня титул.

– Во время ответного матча с Эйве всполошилось коллективное шахматное еврейство. Большинство еврейских мастеров, упомянутых в этом обзоре, присутствовали на матче в качестве журналистов, тренеров и секундантов, помогая Эйве. В начале второго матча я уже не мог позволить себе обманываться: то есть, мне предстояло сражаться не с Эйве, а с объединенным шахматным еврейством, и моя решительная победа стала бы триумфом против еврейского заговора.

– Все яснее становится единство разрушительной, чисто еврейской шахматной мысли (Стейниц – Ласкер – Рубинштейн – Нимцович – Рети), которая в течение полувека мешала логическому развитию нашего шахматного искусства.

Большую часть статей за авторством Алехина перепечатали в других газетах и журналах (Deutsche Zeitung в Голландии, Deutsche Schachzeitung в Германии), хотя и со значительными вариациями. Журнал Chess напечатал их на английском языке. Позже они стали появляться и в крупных изданиях, например, в книге Горовица и Ротенберга «Личности в шахматах», которую опубликовали в 1963 году. Однако полную версию оригинальных статьей, размещенных в Pariser Zeitung, стали доступны на английском лишь в 1986 году.

В 1945-м голландский шахматист Герард Оскам заявил: «Его клеветнические статьи переполнили меня печалью. Они были написаны жалким коллаборационистом, подлым спекулянтом. Они пропитаны ложью и мошенничеством, в них есть все признаки расовой ненависти, в них отражена личность двойного предателя».

Примечательно, что супруга шахматиста Грейс Висхар играла с Алехиным на нацистских турнирах, и в 1944-м даже стала чемпионкой Парижа (что может свидетельствовать о том, что у американки все же еврейских корней не было). В 1946-м Висхар пришлось оправдываться за мужа. Так, она заявила, что Алехин никогда не получал у гитлеровцев жалования и не занимал никаких должностей, хотя ему «предлагали выгодную ставку, если бы он официально стал нацистом».

Грейс Висхар

Естественно, чемпиону мира пришлось отвечать на выпады в свой адрес лично.

***

Он начал энергично опровергать причастность к написанию антисемитских статей далеко не сразу, поскольку жил в оккупированной стране, и у него не было рычагов влияния на прессу. Когда он покинул Париж, то в 1944 году отправил в журнал Chess записку, сообщив, что вынужден был написать две статьи для Pariser Zeitung, чтобы ему дали въездную визу. Он утверждал, что материалы были научными, но их переписали и опубликовали так, чтобы выставить шахматы в свете расовой непримиримости.

В высшем шахматном обществе на Алехина наложили запрет. В конце 1945 года действующего чемпиона мира не пустили на представительный послевоенный турнир в Лондоне. Эйве, Файн и Денкер пригрозили сняться с соревнований, если туда приедет Алехин. Против его визита также выступили Бернштейн и Лист. Они напомнили о статьях Алехина, и организаторы посчитали, что потерь будет слишком много, и проще отказаться от визита действующего чемпиона мира. Тут же Алехин написал письмо организатору турнира Хаттон-Уорду, полное боли. Вот выдержки из него:

«В тех чудовищных публикациях Pariser Zeitung, среди прочего, были оскорбления в адрес членов оргкомитета, организовавшего (чемпионский) матч 1937 года. Голландская шахматная федерация даже подала протест в связи с этим.

Эйве вообще был так убежден в моей «влиятельности» у нацистов, что написал мне два письма, в которых просил предпринять шаги, чтобы облегчить судьбу бедного Саломона Ландау (пытался бежать с семьей от нацистов в Швейцарию, но был схвачен и убит в концентрационном лагере, а его жену и дочь отравили в газовой камере в Аушвице. – Sports.ru) и моего друга Оскама. На самом деле и в Германии, и на оккупированной ею территории мы с женой были под непрестанной слежкой и угрозой концентрационного лагеря со стороны гестапо, так что Эйве, как и многие другие, глубоко ошибается.

(…) В то время я был лишен всякой возможности сделать единственное, что могло бы прояснить ситуацию – заявить, что статьи написаны не мной. В течение трех лет, пока Париж находился в оккупации, я вынужден был молчать. Но при первой возможности я постарался в интервью пролить свет на истинные факты.

(…) Каждый, кто не скован предубеждением, должен бы понять мои действительные чувства к людям, которые взяли у меня все, что составляет ценность жизни: разрушили мой дом, разграбили замок моей жены и все, чем я обладал, и, наконец, украли даже мое честное имя.

Посвятив всю жизнь шахматам, я никогда не принимал участия в чем-либо, не имеющем прямого отношения к профессии. К несчастью, всю мою жизнь – особенно после того, как я завоевал мировое первенство по шахматам, – люди приписывали мне совершенно абсурдные политические взгляды. Около 20 лет я ношу прозвище «белого русского», что мне особенно больно, так как это делало для меня невозможным связь с родиной, хотя я никогда не переставал любить ее.

В 1941 году, будучи в Португалии, я увидел статьи в газете Deutsche Schachzeitung. Я их не писал. (…) Я был пленником нацистов, и единственной надеждой на спасение было мое молчание. Эти годы разрушили мое здоровье и нервы. Я даже удивляюсь, что вообще способен играть в шахматы».

В последней книге Legado! («Завет!») Алехин еще раз подчеркнул, что его намеренно оболгали. «Глупые и неправдивые с шахматной точки зрения статьи, которые были напечатаны и подписаны моим именем в парижской газете в 1941 году, являются фальсификацией. То, что было опубликовано в Pariser Zeitung, причинило мне наибольший вред. Не только из-за содержания, но и в связи с тем, что я не мог дать опровержение. Коллеги прекрасно знают, как велико уважение, которое я испытываю к шахматам, и что я слишком возвышенно отношусь к ним, чтобы позволить себе путаться в абсурдных заявлениях, появившихся в парижской газете».

Как отмечает Юрий Шабуров, редактор журнала Chess, получив данные объяснения, писал: «Мы всегда придерживались позиции, что Алехина нельзя заклеймить как нацистского пособника, не дав ему возможности защитить себя. И мы никогда не чувствовали, что имеем право критиковать Алехина за участие в немецких шахматных турнирах, когда он жил в странах, контролируемых фашистами… Керес тоже играл в них, а Эйве провел матч с Боголюбовым в Карлсбаде в 1941 году…»

***

Шахматный исследователь Эдуард Винтер отмечает: «Линия обороны Алехина была непоследовательной. Иногда шахматист утверждал, что ничего не писал, но в других случаях говорил, будто антиеврейский уклон в статьи добавили другие. Последнее маловероятно, ведь если убрать антиеврейский уклон, то вряд ли что-то останется».

Он также упоминает, что в широко известных справочниках – «Энциклопедии шахмат Голомбека (1977) и «Оксфордском компаньоне по шахматам» Хупера и Уайлда (1984) говорится: после смерти вдовы Алехина в 1956-м якобы были обнаружены скандальные антисемитские статьи, написанные Алехиным от руки. В обоих случаях авторы сослались на Брайана Рейли – ирландского шахматиста и издателя. Он заявил авторам публикаций, будто «видел эти статьи». Позже он это опроверг. Любопытно, что Рейли писал биографию Алехина, но умер в 1991-м, а его книга так и не вышла в свет.

Защитники Алехина также обращают внимание на то, что шахматист вынужден был писать антисемитские статьи, чтобы обезопасить себя и жену. И он якобы сознательно делал их нелепыми. Оригинальная публикация пестрила элементарными ошибками, в том числе в именах собственных. Есть в них, например, ссылка на матч между Луи Шарлем де Лабурдонне и Александром Макдональдом (вместо Макдонеллом), или упоминается польский еврей Кенезицкий, хотя в действительности существовал лишь Лионель Кизерицкий, и он не был ни поляком, ни евреем.

Бросают тень на великого шахматиста и две мадридские статьи, опубликованные 3 сентября 1941 года. В них напечатаны интервью Алехина, которые он дал незадолго до отъезда на турнир в Мюнхен. Статьи обнаружил Пабло Моран.

Русский шахматист якобы заявил El Alcazar, что он стал первым, кто рассмотрел шахматы с расовой точки зрения – в немецком журнале Deutsche Schachzeitung и газете Pariser Zeitung. По его словам, в тех статьях он писал, что арийские шахматы были агрессивными, тогда как «семитская концепция допускает идею чистой обороны, считая законным побеждать в такой манере». А журналисту Валентину Гонсалесу из Informaciones он будто бы сообщил о намерении прочитать лекции «об эволюции шахматной мысли за последнее время и причинах этой эволюции».

«Будет также проведено исследование арийских и еврейских видов шахмат. Конечно, меня не устраивает направление, в котором двигаются гипермодернистские шахматы, оно чрезмерно оборонительное. В немецком подобная тактика называется Überdeckung, если грубо перевести, получится, что вы носите сразу два пальто, одно на другом», – добавил он.

Кроме того, Алехин заявил, что ему не рады в США и Великобритании «из-за некоторых статей, которые были написаны в немецкой прессе, и некоторых матчей, которые я сыграл в Париже в течение прошлой зимы – против 40 противников, организованные ради оказания помощи немецкой армии. А отвечая на вопрос о Капабланке, он будто бы заявил, что его величайшая слава заключается в том, что он «устранил еврея Ласкера с мирового шахматного трона».

Хосе Рауль Капабланка

Винтер подчеркнул, что обвинения в адрес Алехина кажутся довольно прочными, но окончательно доказать антисемитскую причастность могут только статьи, написанные им собственноручно. Его архивы есть у наследников, согласно французскому законодательству об авторских правах, они могли быть преданы огласке в 2017 году. Сведений о том, что это уже произошло, пока нет.

Часто сторонники Алехина, утверждая, что он не был причастен к написанию скандальных статей или, во всяком случае, не думал так, как в них было написано, ссылаются на его дружбу со многими евреями, с которыми он регулярно встречался за партиями и общался вне шахматных турниров. Но общеизвестно, что многие антисемиты не брезговали приятельствовать с евреями. Например, Бобби Фишер. Он проводил время со многими из них, но при этом хорошо известно, каким антисемитом он был. И это несмотря на то, что его мать была еврейкой, как и биологический отец, что, впрочем, не помешало ему повесить в кабинете… портрет Гитлера.

***

Алехин уезжал в Испанию из французской оккупации морально подавленным, сломленным человеком. Он оставил в Париже жену, с которой больше никогда не виделся (она не держала с ним связь). У него уже давно не было сиамского ami Чесса, умершего в 1941-м. Алексей и Варвара Алехины, его брат и сестра, тоже скончались, хотя им было всего чуть-чуть за 50. Причем есть слухи, будто Алексея Александровича расстреляли в 1939-м.

Социальная изоляция чемпиона достигла максимума.

Из-за коллаборационизма, в котором стало теперь принято обвинять шахматиста, от него отреклись друзья. У него не осталось средств к существованию – матчи, которые он проводил, приносили мизерный доход.

В связи с этим у Алехина не было объективных причин для радости, поэтому когда в Хихоне журналист спросил седовласого чемпиона мира, какие у него планы, тот  ответил: «А какие у меня могут быть планы? Лучшая часть моей жизни прошла между двумя мировыми войнами, которые покрыли Европу руинами и крестами, которые взяли в кольцо мою волю, привыкшую побеждать. Обе опустошили меня, но по-разному: когда закончилась первая, я был молод и имел непомерное честолюбие, а теперь нет ни того, ни другого».

Психиатр Рейд Ардид, бывший чемпион Испании по шахматам, умолял Алехина бросить пить, зная, что ментальное и физическое здоровье гроссмейстера разрушено так же основательно, как и Европа, разбомбленная войной. Но тот категорически не слушал и появлялся на соревнованиях подшофе.

Это не проходило бесследно, врачи откачивали Алехина, заставляли его проходить унизительные процедуры дезинтоксикации. Как написал Пабло Морано, в 1945 году Алехин пришел на прием к доктору Казимиро Ругарсии, и тот, осмотрев пациента, обнаружил у него запущенный цирроз печени – жизненно важный орган раздулся до таких размеров, что достиг правого соска, и это означало терминальную стадию.

Ругарсия посулил ему несколько лет жизни и то при условии, если он порвет с алкоголем, поскольку каждая выпитая рюмка будет приближать его к трагической развязке. «Тогда не стоит бросать», – безразлично ответил чемпион.

Затем Алехин уехал в Португалию. Экс-глава Всесоюзной шахматной секции и член НКВД Борис Вайнштейн выдвинул теорию, почему он это сделал, в беседе с Сергеем Воронковым: «В то время генерал Франко стал уже выдавать военных преступников. Алехин знал это – вот почему и вынужден был уехать в Португалию: тамошний глава правительства Салазар не выдавал военных преступников, и союзники смотрели на это сквозь пальцы. Когда же Алехин заявил, что он не причастен ни к фашистскому режиму, ни к антисемитским статьям, опубликованным в 1941 году в Pariser Zeitung, ему предложили приехать во Францию и предстать перед французским судом. По моим сведениям, Алехину, как военнослужащему, инкриминировалась измена родине. Я не думаю, конечно, чтобы его казнили, подобно маршалу Петену, но осужден он мог быть вполне».

В 1946 году Алехин жил в Эшториле, где проводил много времени с португальским гроссмейстером Франсишку Люпи.

Франсишку Люпи

Тот помнил высокого, широкоплечего блондина, который приехал в Португалию в 1940-м, в ранге чемпиона мира, и его встречала ревущая толпа, а по городу он передвигался на машине с шофером. Алехин гордился тогда тем, что смог поправить здоровье к матчу с Эйве, избавиться от пагубных привычек. Единственное, он пил много кофе, что вредило больному сердцу. Несмотря на нестабильное положение Европы, Алехин был энергичен, полон идей, а его игра доставляла эстетическое удовольствие.

Но потом война забрала этого Алехина, а скарлатина, которой он переболел в Праге в 1942-м, окончательно подорвала его здоровье.

Спустя годы в Эшторил прибыл посеревший от горя человек, которому намного милее любых шахматных раскладов стал алкоголь. Он предавался возлияниям, чтобы забыться. Его поглотила индифферентность.

Как-то Люпи спросил Алехина, писал ли тот статьи в Pariser Zeitung, и чемпион ответил, что в них нет ни единого его слова.

Шахматный король, конечно, продолжал играть и чаще всего побеждал – серьезных соперников у него было теперь немного.

Куда лучше Алехин играл в 1941-1943 годах, встречаясь не только с офицерами Третьего Рейха, но и с рейтинговыми гроссмейстерами (Боголюбов, Керес). Он даже завоевал в Мюнхене титул чемпиона Европы! И предложил эстонцу Паулю Кересу разыграть титул чемпиона мира, но тот отказался. 50-летний Алехин с сарказмом заявил: «Они все хотят дождаться, когда мне стукнет 60».

Вновь доказать мастерство Алехин мог на первых послевоенных турнирах в Лондоне и Гастингсе, но туда путь ему был заказан.

Изоляция душила Алехина в грошовой гостинице, все было против него. Одно лишь выводило из меланхоличного состояния – звук скрипки, доносившийся из соседнего номера. Однажды он зашел к соседу – им оказался бельгийский скрипач Ньюмен. С тех пор он часто гостил у него.

«В комнате нас двое, – вспоминал музыкант один из таких визитов. – Полутьма. Я играю на скрипке. Никогда я не имел такого слушателя! Сидел он притихший, неподвижный, красивая голова свесилась на грудь, глаза прикрыты, ресницы мокрые. Алехин был сверхчувствителен, в нем была невероятная тонкость, и это особенно проявлялось в моменты, когда он слушал музыку… Что рисовало его воображение? Родной дом, близких, мать?»

Когда Алехин уже готов был принять смерть и уйти из мира, ставшего для него чужим и холодным, вновь забрезжила надежда.

53-летний чемпион мира получил телеграмму от Михаила Ботвинника: «Я сожалею, что война помешала нашему матчу в 1939 году. Я вновь вызываю вас на матч за мировое первенство. Если вы согласны, я жду вашего ответа, в котором прошу указать ваше мнение о времени и месте матча». Вскоре было согласовано, что титульный поединок состоится в Лондоне.

Михаил Ботвинник

Алехин не знал, что Ботвинник сражался за право сыграть с ним, из-за упрямства советского шахматиста в отставку даже подал глава Всесоюзной шахматной секции Борис Вайнштейн, поскольку, по его словам, НКВД, включая лично Лаврентия Берию, был против матча с участием Алехина. На заседании, где был решен вопрос, Вайнштейн обратился к Ботвиннику: «Михаил Моисеевич, я человек беспартийный, но вы-то коммунист, и мы с вами оба евреи по национальности. И я не понимаю, как вы будете пожимать руку, которая по локоть в крови коммунистов и евреев?!» На это, по словам Вайнштейна, советский шахматист ответил, что если не состоится его матч с Алехиным, то Эйве провозгласит себя чемпионом мира, а потом проиграет матч Решевскому, и, таким образом, звание чемпиона мира навсегда уплывет от СССР в Америку.

Все решила правительственная телеграмма, которую получил Ботвинник – в ней нарком иностранных дел СССР Вячеслав Молотов давал добро на матч, как это было и в 1939-м. Борис Вайнштейн подал в отставку, проиграв голосование по данному вопросу. Битву гигантов санкционировали на всех уровнях.

Алехин воспрял духом, вдохновленно готовился к матчу, позвал в помощники Люпи.

Ему должен был противостоять 35-летний советский чемпион, и Ботвинник всерьез опасался проигрыша. Он собрал команду, которая должна была готовить его к матчу, и выдвинул ряд требований к организаторам и своей стране, желая, чтобы все было подчинено одной-единственной цели – победе.

Остается только предполагать, смог бы измученный болезнями и ударами судьбы, прошедший через столько испытаний, что хватило бы на несколько жизней, чемпион мира защитить свой титул. Но вскоре после получения телеграммы Ботвинника жизнь Алехина загадочным образом оборвалась.

***

24 марта 1946 года мир облетела фотография, на которой был запечатлен умерший чемпион мира Александр Алехин.

Он сидел в кресле, одетый в пальто, голова его склонилась на бок. Перед ним была разложена посуда, чуть поодаль стояли шахматы – фигуры пребывали в исходной расстановке. Слева покоилась книга стихов Маргарет Сотберн. На раскрытой странице была такая строка: «Это судьба всех тех, кто живет в изгнании».

Сначала говорили, что Алехин умер от паралича сердца, потом появились подробности – он подавился куском мяса, случилась асфиксия. Делавшие вскрытие патологоанатомы впоследствии признались, что написали то, что им было приказано.

Через несколько лет появился свидетель, утверждавший, будто Алехин умер на улице, возвращаясь в номер из ресторана, но по каким-то причинам тело отнесли в отель, чтобы сделать эффектный кадр (была даже версия, что столь сомнительным способом отрекламировала себя гостиница).

Наконец, незадолго до смерти официант того самого ресторана, откуда возвращался Алехин, пожелал исповедаться и заявил, будто какие-то люди, говорившие с акцентом, предложили ему денег, чтобы он отравил чемпиона. И сумма была столь соблазнительной, что отказаться не представлялось возможным.

Смерть Алехина обросла слухами, как и его жизнь. Некоторые видели в ней явный след НКВД (к моменту его смерти комиссариат был уже упразднен, ему на смену пришло МГБ СССР). Мол, в СССР не могли позволить «врагу» одолеть советского чемпиона.

Вне всяких сомнений, Алехин – весьма противоречивый персонаж. Шахматный гений чемпиона мира не подлежит сомнению, а вот его поступки подчас крайне сомнительны, хоть и не всегда доказуемы. Его преследовал злой рок, и каждый раз, пропуская удар и думая, что сильнее по нему бить просто невозможно, получал новый укол от судьбы.

Но он всегда поднимался с колен, чтобы бороться и двигаться дальше, и лишь внезапная смерть прервала его тяжелый жизненный путь.

Фото: commons.wikimedia.org; Gettyimages.ru/Keystone, Hulton Archive; East News/UIG Art and History; chess.com; chesshistory.com; europe-echecs.com; globallookpress.com/Scherl; РИА Новости/Михаил Озерский