Сергей Карасев с лекцией о ВАР: учат полгода, главный не может отказаться от просмотра, видеоассистент получает 60 тысяч за игру
А еще про облысение, английский с тещей и хеви-метал.
В феврале все топовые русские судьи собрались в Анталии – на первый сбор с новым боссом Виктором Кашшаи, который ради работы в России досрочно завершил карьеру арбитра.
Турция зимой – предельно тихое место: никаких компаний, приехавших за олинклюзивом, беспокойных детей и дискотек. Только футболисты, которые заняли все возможные поля, приятные +16 и пустые бассейны. Отдельное поле – у судей, которые тренируются толпой человек в 50. Среди десятка одинаковых мужчин в черных спортивных костюмах выделяется Сергей Карасев – тем, что подсказывает коллегам, как будто играющий тренер.
Карасев – лучший русский судья по мнению ФИФА и УЕФА: работал на Евро-2016, ОИ-2016 и ЧМ-2018, судил полуфинал Лиги Европы-2017/18 и регулярно назначается на Лигу чемпионов. Летом он, вероятно, будет обслуживать матчи Евро-2020, как единственный главный судья из России. Еще Карасев вошел в первую группу арбитров, которых обучали ВАР.
В интервью он рассказал о видеоповторах так, что понял даже Головин, но сначала – истории про Чакыра, гитары за 150 тысяч рублей и буллинг из-за облысения.
Кашшаи ввел для судей тесты на знание английского. Карасеву попался вопрос про парикмахера Шараповой
Карасев встречает меня в лобби отеля за чашкой турецкого чая – через стекло от бассейна с голубой водой.
– С подогревом?
– Не купался даже. Времени вообще нет, все забито. С утра – теория, потом тренировка на поле, после нашего интервью – лекция представителя УЕФА, вечером – снова теория. Вчера еще английский сдавали. До этого язык не учили – начали с приходом Виктора. Но и сейчас это не изучение. Пока просто тестирование, чтобы узнать уровень каждого арбитра. Наушники, компьютер, вводишь логин и пароль – появляются 20 вопросов, в том числе на аудирование, где говорят по-английски, а ты должен выбрать, что сказал тот или иной герой, что он думает о каком-то факте или сколько кофе заказал.
Мне в аудировании попался ролик с американским интервью Марии Шараповой. Вопрос – по поводу ее парикмахера, про которого она что-то рассказала. Задача – выбрать правильный ответ. Другой тип заданий: текст и вопрос по нему. Плюс грамматика – например, подставить предлоги. На все дали 30 минут, я сдал.
В России судье необязательно знать английский. Вот международные арбитры – обязаны, у нас их около 20 человек. Но и они знают по-разному – никто не требует супервысокого уровня. Главное – уметь коммуницировать с людьми: говорить свободно на любую тему, особенно, на тему футбола, и уметь объяснять решения на поле. Инспекторы в международных играх это тоже оценивают. В рапорте даже есть графа, где инспектор пишет, надо ли арбитру повышать уровень английского.
Я начал учить английский, когда понял, что есть шансы стать арбитром ФИФА. Тогда сесть за язык советовали Сергей Зуев и Валентин Иванов. Они в то время руководили нашими судьями и говорили: «Сережа, учи-учи!». А я просто не верил, что куда-то попаду: в 2006-м только стал ездить на сборы, в 2008-м – попал в Премьер-лигу. Какая еще международная карьера? Не прислушался. Начал, только когда реально понял, что через год на меня могут подать заявку. Тогда по возрасту некоторые российские судьи ФИФА заканчивали карьеру. Я подумал: вдруг вместо них рекомендуют меня. Начал учить в 28-29 лет – с тещей. Она – учитель, знает два языка.
Еще до этих уроков я немного понимал английский. Люблю тяжелую музыку, всегда было интересно, о чем поют. С 13-14 лет читал тексты песен, копался в словаре. Так отложилось много разных слов. Но именно выучил язык уже с тещей – занимались по два раза в неделю по два-три часа в течение полугода. Было отлично! Я только попросил, чтобы она не сильно грузила временами, грамматикой. Мне надо было быстро подтянуть разговор: чтобы понимал и мог объяснить решения на поле. Для этого брали книгу правил на английском – и она по этой книге придумывала упражнения, задавала вопросы. Так я выучил термины и подтянул речь. Когда получилось сносно объясняться, на две недели съездил в языковую школу на Мальту. Там уже полное погружение – все на английском.
По складу ума я гуманитарий: хорошо запоминаю, есть восприимчивость к языкам. Например, каждый год езжу на неделю в Германию к доктору – решать свои проблемы (об этом – ниже – Sports.ru). Через два-три дня там я понимаю немецкий. Когда в России работал Роберто Розетти, я стал учить итальянский и буквально через месяц на сборе уже говорил на нем. Точно мог изъясняться на простые темы. Сейчас чуть-чуть его помню, хотя с тех пор не прикасался. Роберто уехал – язык тоже уехал.
После первого концерта Slayer Карасев не ходил три дня, перед последним – переплатил 200% стоимости билета спекулянтам
Английский помогает мне общаться в том числе с европейскими коллегами. Например, с Чакыром. Мы – металлисты, хеви-метал – наше все. Поэтому переписываемся. Когда встречаемся: «Где был, что слышал? Бразер!» – «Бразер!». Еще год назад я возобновил обучение на электрогитаре, ему это тоже интересно, я рассказываю. О работе не говорим – она и так каждый день в голове.
На концерты я хожу чаще, чем Чакыр. Он, конечно, тоже ходит, продвинутый, но, как понимаю, в Турцию ездят не все группы. Может, из-за религии: увеселительные мероприятия, где выходят мужчины с длинными волосами и трясут головой, – не совсем для Турции. Я проверял: в Турцию хеви-металлисты действительно не так часто заезжают, в Москву – чаще. Хотя я езжу и за рубеж: метнулся – послушал – обратно.
Любимая группа Чакыра – Manowar. У него даже есть татуировка с фразой (Сергей не вспомнил, что именно за фраза – Sports.ru) из их альбома на икроножной мышце. Правда, под гетрами ее не видно. Появилась лет пять назад. Говорю: «У тебя же не было, расскажи, что это». – «Ты что! Не знаешь, что это из их альбома?». Он все знает про Manowar – фанат.
У меня ничего из стиля металлистов нет – даже волос. Но это физическая особенность, так получилось по жизни. Когда хожу на концерты, покупаю майки, худи с названием туров на спине. Ношу их в повседневной жизни – не больше.
Мой самый дорогой концерт – Slayer год назад в Цюрихе. Я вообще фанат Slayer. Первый концерт, который посетил, был их: в 1998 году они впервые приехали в Россию. Мне 18-19 лет, впечатлился настолько, что с тех пор стали моей любимой группой. 20 лет я отслеживал, где они выступают, смогу ли поехать. И вот в 2019-м летел откуда-то домой с пересадкой через Цюрих. Когда увидел, что там будет концерт, понял, что все совпало, могу сходить. Тем более это концерт в рамках Farewell-туром, перед которым они анонсировали, что прекращают активную деятельность. Проблема в том, что билетов нет – полный солд-аут. Народ сошел с ума, потому что понял, что больше их не увидит. Скупили все. Я даже мониторил Америку: хоккейные залы на 15-20 тысяч забиты. Безумие!
Все равно приехал в Цюрих. Думал, найду билеты через каких-нибудь спекулянтов. Подошел к клубу: никого. Перешел на сайт, где можно купить и обменять билеты на многие мероприятия – там оставались. Правда, вместо 100 швейцарских франков (1 франк = 0,95 евро – Sports.ru) – это была одинаковая цена для всех стран, где выступали Slayer, – я отдал 300 евро. За обычный билет. Не вип – такое не люблю. Просто танцевальный партер, где можно заняться фитнесом на два часа. Пока это мой самый дорогой концерт, обычно все билеты сильно дешевле – 50-60 евро.
Самый дорогой концерт в плане воспоминаний – Slayer в 1998-м. Это как память юношеству. После него не мог встать с кровати, нормально передвигаться дня два-три. Другу, который ходил со мной, кто-то вообще засветил с локтя в грудную клетку – на утро у него образовался огромный синяк. Плюс барабанщик Slayer кинул со сцены палочку, как подарок, и попал ему же в плечо – случилось кровоизлияние плеча. Ощущение, что мы побывали в боевых действиях: израненные, избитые, все мышцы болят. Максимально оторвались! Сейчас сказывается возраст: стою чуть в стороне от слэма – ближе к сцене, чтобы не затоптали. Все-таки у меня работа, а тут фингал под глазом получу – что футболисты подумают?
На фестивали я пока не гонял, но хочу на Wacken Open Air – самый известный фестиваль хеви-метала. Проходит в Германии в августе. Идет условно с 7 по 9 августа, а 10-го – стартуют продажи на следующий год. В первые полдня раскупают все билеты, сайт обваливается. Я пытался – нереально успеть. Наверное, надо занести палец и сразу ударить по кнопке – иначе никак.
Карасев купил ретро-гитары из Америки и Японии за 150 тысяч рублей. Берет уроки, планирует выступить на хеви-метал концерте
Хорошие хеви-метал-группы есть и в России. Например, Catharsis: классная музыка, отличные тексты, сумасшедший перфоманс. Я с ними хорошо дружу: они приглашают меня на концерты, я их – на футбол.
Соло-гитарист Catharsis Олег Мишин – мультиинструменталист с консерваторским образованием – мой учитель по электрогитаре. Главное – найти время, потому что то он на гастролях, то я в разъездах. Ищем баланс: он загружает занятиями, некоторые я записываю на айфон, потом тренируюсь дома. Стараюсь каждый день – не пропускаю ни одного дня. Даже если есть всего 30 минут – беру и делаю. На сбор, правда, гитару не взял: в Турцию мы приехали для другого. Я люблю заниматься чем-то одним, чтобы ничего не отвлекало, и делать это с полной выкладкой.
Заниматься я решил три-четыре года назад, хотя в музыкальную школу никогда не ходил. Купил первую гитару – сейчас у меня три. Стал что-то бренчать, подснимать какие-то фишки с ютуба. И бросил. Год назад возобновил – теперь занимаюсь плотно. Тем более появилась общая идея – чтобы я выступил вместе с ребятами прямо на концерте – выйду и отыграю пару песен. Надеюсь, в этом году случится. Это могло произойти 1 января на Metal-Елке. Они проходят каждый год в Москве, Catharsis – участники и организаторы. Событие – неформальное, дружеское, ничего не давит, Новый год – все довольные, радостные. Хотели просто выйти и релакснуть. Но я почувствовал, что надо еще немного подтянуть уровень игры. Чтобы отыграть от и до, нигде не проколоться. Олег со мной согласился: «Да, давай еще поучимся».
Звукозаписывающей студии дома у меня, конечно, нет. Есть комбик (гитарный усилитель – Sports.ru) Marshall. Подключаюсь к нему, надеваю наушники, чтобы никого не беспокоить, играю. В остальном обычная квартира: гитары аккуратно стоят в стороне. Дети-то бегают, я боюсь, что расколют, споткнуться о шнур, упадут.
Чтобы купить хорошую гитару, надо поговорить со знающими людьми, посоветоваться. После этого можно заказывать. Одну мою доставили из Америки, другую – из Японии, она ехала через Владивосток. Обе гитары не новые – 1996 и 1984 года рождения. Считается, что гитара лучше, когда она раритет. Я люблю творчество Ингви Мальмстина – шведского виртуоза-гитариста. На ютубе есть видео, где он рассказывает про свои гитары: «Это 1952 года». И она вся потресканная – у него коллекция таких. Мне это въелось – раритет. При этом фирмы я выбирал самые известные: Gibson и Fender. На них играют самые-самые-самые музыканты.
Я не знаю, кто владел гитарами до меня. Просто есть компания, которая покупает гитары у коллекционеров и обычных людей. И продает через сайт. Мне они понравились, заказал. В течение месяца доставили.
Гитары – хороший бизнес. Покупка раритетного инструмента, на котором много лет назад играл кто-то великий, – отличное вложение денег. Потом продал – получил хороший гонорар. Цена самых дорогих гитар доходит до сотен тысяч долларов. Чтобы понимать: новая гитара Fender, самая люксовая, стоит 200-300 тысяч рублей. Сколько тогда стоит раритет, который давно выпустили ограниченной партией и на котором кто-то играл тогда? Правда, мои гитары не сильно дорогие: одна – 60 тысяч рублей, другая – почти такая же. За две гитары в сумме отдал 150 тысяч полтора года назад. Третью купил уже в России, она новая.
В детстве Карасева оскорбляли из-за облысения. До 12 лет он так стеснялся, что даже летом играл в футбол в шапке
Волосы у меня исчезли рано – в семь лет. Видимо, что-то произошло на уровне иммунитета. Это отклонение, болезнь, которая ни на что не влияет в жизни. Простое облысение – алопеция на латыни. Получилось ни с того ни сего: волосы просто стали выпадать. Когда начали лечить в больнице, голову приходилось мазать каким-то раствором. Для этого побрили – так и остался лысым. Представьте, что происходило с родителями, какой ужас они пережили. Хотя у них, бабушек и дедушек – копна волос. У всех. Без проплешин. Батя только немного поседел.
Лечиться во взрослом возрасте я не пытался. Как понимаю, в процессе лечения берут твои же волосы с затылочной части, производят с ними манипуляции. А я – полностью лысый, волосы взять неоткуда. Да и сейчас мне не нужно. Тогда было нужно, но хорошего лечения не существовало. Сколько раз ложился в больницу ребенком, сколько ни лечили, ни пытались – ничего. Потом привык. Но сначала было не очень. Сейчас многие ходят в татуировках и лысые, каждый делает, что хочет. В советское время брили только тех, кто в армии или в тюрьмах. Много злых людей, которые обзывали. Шел по улице – кричали.
Когда занимался футболом в детско-юношеской школе в 7-8 лет, всегда играл в шапочке. Даже летом. Стеснялся лысой головы из-за злобы со стороны, из-за того, что дразнили. Так происходило до 12 лет. Потом стал старше и понял: «Пошли все на фиг, у меня все отлично». Полностью поменял мышление. Помог футбол: когда попадаешь в коллектив, тебя все поддерживают и хорошо знают, трудности переносить легче. Плюс когда что-то умеешь, тебя уважают, к тебе тянутся. Я хорошо выступал за сборную школы, многие со мной хотели играть, когда делились на команды. Так через спорт проблема с облысением ушла на второй план.
Карасев по-особенному следит за коленом, которое когда-то болело: каждый год ездит к немецкому врачу, покупает разработанные специально для себя стельки
Каждый год я езжу ко врачу в Германию, хотя проблем со здоровьем нет. Это превентивные меры, которым давно следую. Делаю специальные упражнения, инъекции, манипуляции с коленом, чтобы держать уровень и не получить травму. Дело в том, что лет 10 назад появился дискомфорт. Я стал быстро решать проблемы. Познакомился с человеком, который работал физиотерапевтом на игре – УЕФА предоставляет физио для судей: он может сделать массаж, подготовить мышцы, затейпировать – перед, в перерыве и после матча. Терапевт оказался из Германии, познакомил меня с другими коллегами. Мне они понравились, съездил, посмотрел. Теперь это как традиция. В 2019-м отсудил 10 декабря последний матч в году, 13-го уже вылетел в Германию. Шесть дней там пробыл. День – процедуры, день – свободный.
Кроме процедур обязательно делаю стельки, потому что в Германии есть специалист, который меня знает. Заказываю у него стельки для всего – ходьбы, бега в кроссовках, бутс. Специальные стельки, адаптированные под мою стопу, под физиологические особенности ног. Он ведет меня много лет, в компьютере хранятся данные, параметры стопы со всеми нюансами: как расположены ноги, как сделать угол, чтобы не заваливался.
Немецкие стельки нельзя сравнивать с ортопедическими стельками, которые продаются в Москве – разные вещи. Одна пара там – 150 евро. Эти стельки полезны всем. Просто мы узнаем о них, когда у нас что-то начинает болеть. Ищем причину, хотя, может, проще сделать стельки, решить вопрос со спиной – и ноги не будут болеть.
Именно у меня есть проблемы с хрящом и мениском. Все из-за физиологического строения ноги – нагрузка распределялась неправильно. При беге она идет не на все колено, а на какую-то часть – сустав. В один момент начались проблемы, потому что хрящ стал менее эластичен. А когда возникают проблемы с коленями, организм впрыскивает в них жидкость, чтобы дальше ничего не повредилось – это как защитная реакция. Из-за жидкости колено опухает. Жидкость откачивают, сканируют, что произошло. Мне сразу сказали, что операция не нужна, но надо делать процедуры. За ними и езжу в Германию.
В течение сезона тоже тренируюсь: делаю упражнения в тренажерном зале – один-два раза в неделю. В основном стабилизация на балансирующих матрасиках: встаешь – и тебя начинает шатать, потому что он неустойчивый. Или на полусферах. Плюс на тренажере – сгибание и разгибание. С перелетом, проживанием, арендой машины и процедурами выходит не дороже двух тысяч евро.
Кашшаи изменил подготовку российских судей: сканируют организм, обсуждения спорных моментов – в группах. Еще УЕФА ввел безумно сложный беговой тест
В плане тренировок не скажу, что с Виктором мы делаем что-то новое. На сбор все приезжают готовыми, основная задача тренировок – подготовить людей, чтобы они пробежали нормативы. Это самое важное: не пробежал – не судишь. А все хотят судить.
Изначально мы готовы бежать прямо с самолета, поэтому первый тест проводится в первый день. Второй – в последний. Первый тест прошли все, хотя он новый и сложный. Каждые три-пять лет УЕФА усложняет тесты. Свежий ввели только год назад. Называется SDS-тест: single-double-single. Суть такая: бежишь три блока по пять сетов. То есть 60 метров, отдыхаешь 6 секунд, потом два раза по 40 метров, отдыхаешь 6 секунд и снова 60 метров. Так делаешь пять сетов, скорость увеличивается. Перерыв между сетами – 24 секунды.
Изменилось другое: теперь работа идет полностью так, как учит УЕФА. Например, на сборе нам проводили сканирование организма – изучали, как мы переносим нагрузку на беговой дорожке: брали капельку крови из уха и сразу же проверяли на лактат. Смотрели, как организм противостоит закислению: когда кислорода не хватает, мышцы начинают закисляться – из-за этого человек устает, не может больше выполнять работу.
Подобных тестов много – УЕФА практикует их давно. Еще есть упражнения на гибкость, повороты, наклоны, статику, во время которых специалисты смотрят, как на это реагирует организм, насколько он крепкий, насколько крепкие мышцы. Все для того, чтобы потом их укрепить и не возникало риска травм.
Еще появилось много групповой работы. Теперь мы делимся на группы по 10 человек, у каждой – есть спикер. Группам дают одинаковые клипы с дискуссионными моментами. Мы расходимся, чтобы не мешать друг другу, и обсуждаем клипы. Приходим к общему мнению внутри групп, рассматриваем каждый момент по критериям, а через 15 минут собираемся вместе и обсуждаем.
Дискуссии бывают разные: сейчас много споров среди судей по игре рукой. Конкретно – в моменты, когда игрок выбивает мяч из штрафной и попадает в своего с рукой в неестественном положении. Мы долго обсуждали это, потому что с точки зрения правил ситуация одна, с точки зрения УЕФА – другая. Правила не могут охватить все, они – голый текст. Дальше идет интерпретация от главенствующих организаций. Они разъясняют, как действовать в ситуации, когда возникает дискуссия. Часто это происходит в эпизодах, которые случаются редко.
В моменте с рукой своего партнера УЕФА говорит, что надо продолжить игру, нарушения нет. До этого бывали случаи, когда в этой ситуации судьи назначали пенальти. Сейчас по этому моменту мы достигли полного консенсуса. Теперь для всех все понятно. Но остались моменты, по которым еще нет разъяснений. Тогда в группах возникают споры: шесть человек могут быть за пенальти, четыре – против. Или одна группа считает так, другая – не так. Идет дискуссия, в конце руководство объясняет, как надо на самом деле.
Этот сбор уже ничем не отличается от сборов УЕФА, кроме продолжительности. Зимой у российских судей он длинный, у УЕФА – трехдневные два раза в год. В августе и недавно в Испании. Тоже сдавали SDS-тест и тест на правила – 20 вопросов, 45 секунд на вопрос, четыре варианта ответа. Плюс на сборе УЕФА нам прояснили спорные моменты, которые накопились за сезон. Не скажу, что мышление опытных судей и тех, кто только начал судить РПЛ, сильно отличается. Просто с опытом судья может логичнее объяснить решение, обосновать точку зрения. Молодые –больше слушают, чем отвечают. Когда я начинал, сам таким был.
Карасев говорит, что идея ВАР – просмотр моментов с очевидной ошибкой судьи. Спорные эпизоды обсуждать нельзя – это требование УЕФА
На сборах мы изучаем в том числе ВАР. От него не уйдешь – он с нами и будет только развиваться. Поэтому мы должны не просто обсуждать, правильно ли судья назначил пенальти или нет, правильно ли дал карточку или нет. Но и смотреть на него с точки зрения вмешательства в игру: если судья не дал пенальти или карточку, мы должны вмешиваться, это очевидная ошибка или нет? Разбираем клипы с этой точки зрения. Условно: технически судья все сделал правильно, назначил пенальти, но вот если бы не назначил, нужно было бы использовать ВАР? Начинается дискуссия, итог подводит Леонид Калошин – руководитель проекта ВАР в России.
Со стороны кажется, что все просто, на самом деле – сложный процесс. У судей разное восприятие. Для кого-то это – фол, для кого-то – недостаточное основание для пенальти. А когда вмешивается ВАР, нарушение должно быть настолько очевидно, чтобы любой человек на улице мог его подтвердить. Если возникают сомнения, фол перестает быть на 100% очевидным. Тут тонкая грань и уже другая профессия. Одно дело – разбираться в правилах, как практик, на поле. Другое – понимать очевидность вмешательства. По этой теме надо лекции читать. Для ВАР надо, чтобы все судьи думали одинаково, а это сложно: все судьи разные, возраст – разный, опыт – разный.
Из-за того, что ВАР создавался как инструмент исправления очевидных ошибок, вмешательства в игру происходят нечасто. Очевидные ситуации случаются не каждую игру. В основном – пограничные. Даже эксперты на телевидении сидят: «Для меня это больше пенальти». Или: «Мне кажется, что это пенальти». Потому что когда очевидно, скажут: «Да чего тут рассказывать – тут все понятно».
Очевидный момент – когда все понятно после повтора с двух камер. Условно: игрок хочет пробить головой – его дергают за майку. Смотреть надо 10 секунд: видишь, что дергают – сообщаешь главному. А когда начинаешь что-то выискивать, вмешиваться можно каждые пять минут. Надо чувствовать ситуацию и понимать, что если долго просматриваешь, ищешь углы и не можешь понять – это неочевидный момент, и ВАР здесь ни при чем.
Понимаю, зрители хотят, чтобы судьи смотрели повторы быстрее. И УЕФА говорит: «Время важно». Но и аккуратность вынесения решения важна: не уверен – перепроверь. Даже есть такой слоган IFAB (Международный совет футбольных ассоциаций – организация, которая занимается ведением и регулированием правил – Sports.ru): «Точность важнее времени». Пока мы только начали работать с этой системой. Наберемся опыта – будем делать быстрее, перестанем долго смотреть. Сейчас мы в начале пути, из-за этого иногда все происходит долго. Бывают моменты, когда вроде да, все понятно, но хочется убедиться – тратишь на это лишние 30 секунд. Потому что понимаешь: если ошибиться по монитору или неправильно подсказать главному – этого точно никто не простит и не поймет. Если у человека есть телевизор и повторы со всех углов, а он принимает неправильное решение, как это объяснить?
Раньше многое можно было объяснить – и люди понимали. Условно: вратарь выбил мяч после углового на 50-60 метров. Чтобы судье из штрафной покрыть это расстояние, какой надо спринт сделать! Быстро бежишь, картинка трясется, а в чужой штрафной столкновение игроков: пенальти – не пенальти, красная – не красная. Говорили: «Ну да, судья отстал, потому что это человеческий фактор, он не мог рядом быть».
Сейчас с ВАР ты не можешь объяснить, почему принял неправильное решение, смотря в монитор, имея слоу-моушн и 15 камер. Поэтому когда я лично принимал решения по монитору в этом сезоне, я решал так: первая камера – да, вторая – да, вроде нет вопросов. Но брал паузу на 10-20 секунд и смотрел с дополнительного угла, чтобы перепроверить себя еще раз. Например, мой первый опыт работы судьи на ВАР – Кубок, «Локомотив» – «Ростов». Волнение, проверил момент – пенальти. Но не поверил глазам, все-таки первый раз сидел ассистентом на ВАР. И еще минуту покрутил момент. В итоге вызвал судью – он назначил пенальти.
К возникающим паузам из-за ВАР я отношусь нормально, потому что делаю свою работу. Меня никто не пожалеет, если ошибусь. Я должен сделать все, чтобы себя защитить. И буду делать так, как мне нужно. Я понимаю, что люди на стадионе и дома нервничают. Но и они нас тоже должны понять: это наша профессия. Мы выходим на поле и принимаем решения.
Обязательно будет быстрее, когда мы наберемся опыта. Будем принимать решения автоматом. Уже идет сокращение времени пауз – за сезон УЕФА пришел от 2 минут 40 секунд до 1 минуты 30 секунд. В России получится то же самое, когда начнем судить все матчи с ВАР. Игра с ВАР каждую неделю – это опыт, все пойдет правильно.
ВАР – другая профессия. Мы, первая группа ВАР, потратили на обучение – от начала до первого матча – примерно полгода. Следующие группы – даже больше.
Про ВАР надо объяснять футбольным людям, проводить много бесед, чтобы они понимали, как это работает. Недопонимание возникает, когда нет информации. Когда информация есть – ты все понимаешь. И тренер понимает: «Да, здесь правильно ВАР вмешался, нам говорили об этом, я понял».
Карасев рассказывает, как именно работает ВАР: главный не может отказаться от просмотра повтора, почти всегда инициатива идет от видеоассистента, он высказывает свое мнение только один раз
Когда судья на ВАР просит посмотреть повтор главного, тот не может отказаться. Он обязан прийти и посмотреть – это правило. Если я зову его – это не просто так. Но решение по моменту принимает он, ВАР – лишь ассистент, помощник судьи. ВАР зовет и говорит, что покажет то и то. Дальше – его дело.
Обсуждений между главным и ассистентом на ВАР после того, как последний попросил посмотреть повтор, нет. Если ВАР просит главного посмотреть – значит, он уже принял решение, что для него этот момент – пенальти, 100% пенальти. ВАР зовет: «Я тебе покажу момент: защитник, не играя в мяч, ударил по ноге». И дает картинку. Главный ее смотрит – и выносит решение без новой коммуникации. ВАР все объяснил и дал, дальше главный остается наедине с собой. Он знает: если я его позвал, то для меня это бетонный пенальти. И переспрашивать меня не надо.
Когда я работал ассистентом на ВАР, то не помню случаев, чтобы главный сам интересовался мнением ВАР. В 99,9% случаев инициатива идет от ВАР. В этот момент главный должен объяснить решение. Дальше все зависит от его объяснения: если оно не совпадает с картинкой, я обязан его позвать к монитору, потому что он увидел не то. Например: главный назначает пенальти, а для меня это не пенальти. Я спрашиваю его: «За что ты назначил пенальти?» – «Считаю, что майка была оттянута». А я смотрю на картинку – объяснение не совпадает с картинкой: там нет майки, просто легкий контакт в спину. В случае, когда картинки не совпадают, я приглашаю его к монитору, потому что он увидел не то. Когда он посмотрит – вероятно, изменит решение. И после игры он мне только спасибо скажет, потому что он перепроверил себя.
В система ВАР есть всего две кнопки: одна – делать пометки, чтобы отмечать нюансы, которые надо проверить потом. Например, после вне игры пошла атака, забили гол, а мы возвращаемся и смотрим на вне игры 10 секунд назад – был он или не был. Это пометки для реплей-оператора – они сразу отображаются у него в компьютере, чтобы потом не искать эпизод.
Вторая кнопка – связь с главным. Нажал – он тебя слышит. Отжал – не слышит. У него кнопки нет – обычный наушник. Когда говорит он – мы всегда слышим. Судьи на поле нас не слышат – мы же обсуждаем моменты, это мешает.
Зарплата судьи на ВАР – 50% от гонорара главного арбитра, скоро все повторы можно будет смотреть из Москвы
По деньгам судья на ВАР получает 50% от гонорара главного арбитра. Главный сейчас в России – 115 тысяч рублей за матч. И 30 тысяч ежемесячно на подготовку. На эти деньги можно нанять тренера, массажиста, арендовать зал для тренировок. Суммы, конечно, недостаточно, но хорошо, что она есть. Плюс, если травма и ты не судишь, хоть какой-то минимум, но приходит.
В ВАР я бы изменил перелеты – сделал бы так, чтобы не приходилось летать, если ты отвечаешь за видео. В первой половине сезона лицензированных ВАР было мало, на пять-шесть человек выпала большая нагрузка: в субботу я сужу игру, а в понедельник – сижу на ВАР. Из-за этого случается, что из одного города лечу в другой, не залетая в Москву. Или из Москвы – сразу же в другой город.
Нормальный цикл – матч в неделю, тут было два матча за уик-энд. В одном – главный: это физическая и ментальная активность, в другой – физической нет, но принимаешь такие же решения. Два матча за три дня – серьезная нагрузка. Но сейчас в Москве строят матч-центр, устанавливают оборудование. Для москвичей не будет никаких проблем.
Я не считаю, что система размывает авторитет главного. С ней ничего не меняется: решение принимает главный. Ему просто протягивают руку помощи и, может быть, спасают карьеру. Без ВАР судьи ошибались – некоторые до сих пор не судят. Был бы ВАР – на следующий день все бы восхищались, как прекрасно работает система. Все были бы счастливы.