Сергей Галицкий – о Мамаеве, Мусаеве и бизнесе в футболе
Наконец-то Сергей Галицкий вышел из тени: вечером субботы вышло его интервью Елизавете Осетинской (YouTube канал «Русские норм!» и медиа The Bell). В последний раз Галицкий публично и хоть сколько-нибудь объемно высказывался о футболе год назад, при объявлении Мурада Мусаева новым главным тренером «Краснодара» в эфире канала «Наш футбол» – тогда он, например, признался в любви к чемпионату России, потому что у нас нет доминирующей силы типа «Баварии» или «ПСЖ». Перед этим тоже была долгая пауза: разве что в 2016 году он провел экскурсию по новому стадиону и мимоходом затронул несколько актуальных спортивных тем.
О взглядах на жизнь, бизнес и политику Галицкий не говорил более трех лет. Год после продажи «Магнита» он провел максимально тихо. Главное вы и так знаете: каждый день он следит за академией, у которой открылся 23-й манеж в Краснодарском крае. Пора узнать что-нибудь еще.
Зачем такой красивый стадион и парк. Единственные слезы в жизни
– Футбол – это столкновение, единоборство двух людей. Это гладиаторы 21-го века. Знаете гладиаторов?
– К счастью, сейчас не нужно достойно умирать.
– Нет, как раз сейчас нужно достойно умирать. И они этого не делают. Когда футболисту 33 года, а он начинает истерить, что его тренер не любит, что его тренер не ставит… А он должен достойно умереть. Он гладиатор 21-го века. Он должен уйти в тот момент, когда должен уйти. Это и есть достойная смерть – понять, что твое время закончилось.
– Вы знаете, на меня произвело колоссальное впечатление увиденное сегодня. Как журналист и как человек я, конечно, отношусь, к скептикам. Весь парк и стадион — это довольно фундаментально….
– А почему должно быть по-другому?
– Потому что обычно по-другому.
– Неинтересно жить обычную жизнь.
– Что стало толчком для строительства стадиона, занятия академией?
– Я люблю футбол, а невозможно играть на асфальте, нужно играть на стадионе. Все большие стадионы вызывают впечатление, но когда ты приближаешься, у тебя не должна пропадать эмоция, вау-эффект. Ты должен иметь его таким же. Для этого мы рискнули, пошли на отделку дорогими материалами. Мы отнеслись к людям с уважением. Мы не ставили сетки как для ловли обезьян. Мне говорили, что я сумасшедший, что сейчас все это будет разорвано, выкинуто, что открытый экран разобьют. Что набегут вандалы, готы, гунны – я не знаю, кто там.
– И в целом так бывает.
– Не бывает так в целом. Если ты относишься к людям с уважением, то бóльшая часть людей готова отдать тебе это же. Поэтому мы пошли по этому пути.
Я удивлен, что все стадионы выполнены как функциональные, холодные, бетонные вещи. Потому что очень мало что может дать эмоции в 21-м веке. Футбол – это эмоции без либретто. Поэтому они гладиаторы 21-го века: они дают эмоцию, человек не знает, чем все закончится. Ты эти 90 минут больше ни о чем не думаешь в жизни. Современный мир очень тяжелый с эмоциональной стороны – да, мы за пищу уже прекратили бороться, и питание, наверное, у всех уже есть, но такая эмоционально нагруженная жизнь сейчас стала. Раньше 90% людей работали в тяжелых физических условиях, им было не до эмоциональных переживаний.
– Когда человек испытывает эмоции, почему ему важно, как сделан стадион?
– Нет, это ни при чем здесь. Когда человек приходит, он должен понять, куда пришел. И эмоция, что он пришел на важное действо, подкрепляется всем. Это странно, что театры делают качественными, а стадионы – некачественными. Потому что там и там продажа эмоции. «Продажа» здесь нехорошее слово, наверное. Там и там отдача эмоций.
Я в детстве играл в футбол. Для нас футбол был частью жизни. Я плакал один раз в жизни – когда Франция проиграла ФРГ по пенальти в 1982 году – в основное время счет был 3:3. Даже не знаю, что со мной случилось. Болеешь всегда все равно только за свою сборную, но когда она дальше не проходит, все равно есть команды, которые нравятся. Там было великое созвездие: Рошто, Сикс, Лякомб, Жанвьон, Женгини, Тигана – имена, которые для нас, мальчиков, были какими-то космическими звездами. Ты не можешь не переживать это все.
Вратарь сборной ФРГ Шумахер отражает удар Максима Боссиса, ЧМ-1982
О деньгах, прибыльности и распилах-запилах
– Я не знаю. Давайте оставим – я извиняюсь, что в вашей программе рекламирую – Дудю вычислить, сколько стоят футбольные трусы, блин, и в каком магазине они куплены. Я думаю, что это как-то обедняет человеческую жизнь, когда мы начинаем рассказывать: а какой пастой ты чистишь зубы, а сколько конкретно до копейки истрачено. Это же не бизнес.
– Это станет бизнесом?
– Я уверен в этом. Академия как раз и станет тем, что будет приносить нам деньги.
Все зависит от ситуации – в стране, например. Сколько мы можем брать за билеты? Это зависит от того, сколько может платить лига клубам. А это зависит от цен на рекламу, реклама зависит от уровня жизни.
Вот когда мы говорим про школу – да, ок, здесь мы можем говорить о том, что есть внешний рынок, куда можно продавать ребят. Здесь я могу сказать: да, школа должна быть прибыльной. Когда мы говорим про футбольный клуб в России, учитывайте, что мы боремся с более платежеспособными странами (в Англии миллиарда полтора платит телевидение, а у нас – 60 миллионов). Я не обвиняю никого, я просто констатирую факт. Наверное, нам тяжело с ними бороться на равных и говорить о прибыльности. Если мы хотим быть с ними конкурентами, мы вынуждены покупать футболистов с другими зарплатами – не с теми, которые могут нам позволить быть прибыльными здесь. Но дорогу осилит идущий. Мы видим, что все клубы потихоньку подстраиваются под эту ситуацию, мы идем в прибыльность. Когда это получится, наверное, невозможно сказать.
– Перед этим разговором я советовалась с одним футбольным, скажем так, функционером, который с грустью мне сказал: «История современного российского футбола – это история грандиозного распила». Вы согласитесь или нет?
– Вы знаете, люди, которые говорят про распил, они вообще, мне кажется, непозитивны от рождения уже. Вот каждый день они просыпаются – у них ветер с камнями и дождь идет за окном. Вы мне хотите сказать, что в России воруют? Ну во всем мире воруют. Вы хотите сказать, что футбол состоит из воровства? Да нет, футбол состоит из забитого гола, футбол состоит из этих мальчиков, которые выходят на арену и которые собирают по 40-50 тысяч. Футбол состоит из того, что наша лига – шестая в Европе.
Люди, которые мало что делают, привыкли мазать черной краской. И легче всего рассказывать про то, что все разворовали, все куда-то подевалось, ничего не осталось и так далее, так далее. Но это неправда. Я вижу, что наш футбол развивается точно, я вижу великолепное будущее. Просто, наверное, терпение – это такое тоже редкое качество, которое нам не очень свойственно, мы хотим все и сегодня. Ну с чего, если европейцы вкладывают в футбол больше денег – ну с чего мы должны их обыгрывать? Нам надо прекратить рассказывать про запилы-распилы – просто тупо работать каждый день, пробовать улучшать свои школы, пробовать искать дарования, пробовать работать с тренерским составом, пробовать платить детским тренерам в школе больше, пробовать отправлять их на тренировки – и когда-то будет результат.
Почему не надо ездить на выездные матчи и повышать цены на билеты
Я на выезды не езжу. Фанаты считают, что если они поедут во Владивосток поддержать команду, то это очень хорошо. Мое мнение: лучше они на эту неделю останутся здесь, поработают на своей работе, заработают денег, чтобы потом купить дороже билет, чтобы клуб мог себе позволить быть более богатым. И вот это и есть поддержка фанатов.
– Цены будете повышать на билеты?
– Нет, и мы спорили с менеджментом. Они ругались, что билеты слишком быстро ушли, что мы на 1/8 финала должны были поднять цены (речь про матч Лиги Европы с «Валенсией», интервью записывалось в день игры – Sports.ru). Наверное, они правы – за исключением того, что у нас не настолько богатый народ сейчас. Мы считаем, что простые люди, которые тяжело и много работают, должны получать такое же удовольствие, как и те, у кого денег больше. Баланс мы должны держать, потому что ты не виноват, что твоя профессия в рыночном мире столько стоит, да? Если ты нормальный врач или учитель, ты не можешь выпадать из социальной жизни, если просто так случилось, что это не такая высокооплачиваемая специальность.
О болоте
– Говорят, что вы, включившись в футбол, стали принимать много авторитарных решений. Это так?
– Многие люди не очень хотят работать. И когда контроль начинает быть более активным, когда люди хотят чего-то добиться и не позволяют, чтобы было болото, это многим, кто сидел в болоте, не нравится. Вот так, наверное, можно сказать. То, что я авторитарный, – я ж не могу себя оценивать. Я думаю, что это не так. Но я могу ошибаться. Может, я авторитарный.
(О выборе тренера в прошлом году) Я восхищен тем, что делает Мурад Мусаев. Он очень крутой парень, хотя ему всего 35 лет. Это удивительно.
Почему Мамаева не будет в «Краснодаре»
— «Краснодар» практически сразу объявил, что расторгнет контракт с Мамаевым.
— У нас были на то свои причины. Это все, что я могу сказать. Как бы я ни относился к человеку, я не хочу влиять на решение суда своими дополнительными словами. Поэтому все, что мы можем сделать, – это молчать до того момента, пока не определит суд. Наши отношения с Павлом – это наши отношения с Павлом. Но российская тюрьма — это не санаторий на берегу моря. Это достаточно сложное для человеческой жизни испытание. И я не хотел бы быть тем человеком, который к этому дополнительно прилагает руку.
У нас 11 тысяч мальчиков, и они должны знать, что с тех, кто станет футболистами, не будут спрашивать как с обычных людей, потому что они являются примером для простых мальчиков. За это им платят такие деньги. Если они думают, что живут в обществе и они свободны от него, то надо к классику обращаться. Когда их фамилии на стадионах выкрикивают десятки тысяч, это налагает на них обязательства – хотят они этого, не хотят, они должны это понимать. Как любой богатый человек, как я, мы ограничены в каких-то вещах, которые могут быть позволительны, извините за такое слово, более простым людям. И если вы не хотите этих ограничений, то, пожалуйста, идите в другую жизнь. Пожалуйста, не надо зарабатывать столько денег, не надо быть кумирами для десятков тысяч.
Но если ты уже пришел туда, то ты должен понять одно: эти 11 тысяч мальчиков ложатся спать, кладут свою голову на подушку и думают о тебе как о кумире. И твоя поведенческая модель должна этому соответствовать. Особенно в таком клубе, как наш. Где у нас 11 тысяч мальчиков надевают майку «Краснодара», и многие в ней ложатся спать. И они должны знать, что неправильно бить стулом человека по голове, неправильно втроем-вчетвером бить лежачего человека. И хотим мы, не хотим – мы обязаны на это реагировать. При этом мы тут не святые, совершаем в своей жизни ошибки. И я не желаю Павлу зла. И я хочу, чтобы это для него быстрее все закончилось.
Об академии
У нас в школе 11 тысяч человек, в академии – всего 300 мальчиков. В шестом-седьмом классе мальчики заканчивают (обучение в филиалах академии в разных районах Краснодарского края – Sports.ru), из 1000-1500 человек мы сюда (в постоянную академию – Sports.ru) приглашаем 80, потом заканчивают где-то 20-30. Ну, мы молодой клуб, дальше посмотрим: если будет больше талантливых мальчиков, мы больше будем приглашать. У меня была всегда дилемма: что делать с остальными? Из 1500 мальчиков процентов 70 – болельщики. Что это значит? Мы знаем, что они точно не станут футболистами, там бегают и ребята с 5-10 килограммами лишнего веса. Но мы знаем одно: если он 6-7 лет прозанимался футболом, то до конца жизни одним глазом будет смотреть его, потому что он будет его понимать.
По сути, из 1500 мальчиков 900 – это ребята, которым мы даем право понять, что такое футбол внутри. Это формы, костюмы, турниры, манежи, профессиональные тренеры и так далее. Но мы понимаем, что они не станут футболистами.
Я сейчас придумал: для тех, кто не попал ни в какие академии, мы сделаем так называемую школу тренеров. У них будет отдельная форма, все такое прочее. Каждую субботу будем их собирать и продолжать обучение футболу, а там дальше – как получится. Мы будем показывать, как работают тренеры по линиям, будем рассказывать и о судейской работе. Каждую субботу по три-четыре часа у них будут занятия, [в том числе] с практической частью. Мы думаем, что к одиннадцатому классу они наберут уже 500 часов футбольной работы.
О сборной России на ЧМ и что важнее победы
– Когда Россия не прошла дальше на последнем чемпионате, у вас не было таких эмоций?
– Нет, конечно, потому что Россия выступила очень достойно.
– Но там же не хватило чуть-чуть….
– Я чуть по-другому отношусь. Для меня победа вторична после того, как ты выходишь с открытым забралом. Ты должен показать, что ты сильнее. И когда в финале какого-то турнира одна команда играет вторым номером, садится, а первая постоянно атакует, мне вторую команду не жалко. Если ты вышел в финал и если у вас примерно одинаковый бюджет, то ты должен иметь мужество играть первым номером, атаковать. Если ты хочешь не просто поставить себе кубок, а доказать всем, что ты сильнейший.
Мы не были сильнейшими. Мы играли вторым номером. Мы сделали страну счастливой, когда прошли… Конечно, я был счастлив, что мы прошли испанцев. Но мы [и так] сделали много. Наверное, побеждать на чемпионате мира должна команда, которая играет в атаку, в которой играют лучшие футболисты, чтобы мальчики могли мечтать о звездах. Должны выигрывать команды, которые показывают, что такое настоящий футбол. И у России этот шанс есть. Мы сейчас все занимаемся детским футболом, у нас есть шанс вырастить поколение ребят, которые будут претендовать на золото.
(О Смолове и паненке) Говорить о непопадании в ворота – это как-то странно. Они по 100 000 раз за карьеру не попадают в ворота, это просто было очень болезненно. Но вы никогда не попадали в шкуру человека, который идет бить пенальти. На него смотрят миллионы. И решается судьба. Легче всего потом проклинать. Взять ответственность и подойти к этому удару – это тоже мужество. Промазать может любой. И великие мазали. Пенальти всегда будет лотереей. Это был просто не его день. Так бывает.
Не жалко ли ему, что его стадион не принял ЧМ
Нет, конечно. Давайте мы уберем личные амбиции. Надеюсь, что жители Саранска не обидятся: построили ли бы хоть когда-то в Саранске стадион, если бы не ЧМ? Неужели жители Саранска менее достойны, чем жители другого города, смотреть футбол? Любой город мог выиграть. Здесь (в Краснодаре – Sports.ru) жила сборная Испании, что для нас большой гордостью является. И это всего три игры – и ничего страшного, что они прошли в других городах. В Краснодаре этот стадион все равно был построен, а в других городах его б никогда не было.
Почему ему все равно, примет ли Краснодар финал Лиги чемпионов
Мне все равно. Если будет возможность – подадим, выиграем – выиграем, нет – нет. Мне хочется, чтобы моя команда здесь побеждала, чтобы постоянно был полный стадион, чтобы люди перед каждой игрой волновались. Мне это важнее, чем если сюда приедут «Реал» с «Барселоной» – ну поздравляю их, и что дальше?
Странная история, когда мы лучших русских футболистов выпихиваем за границу, чтобы показать: вот что у нас есть, посмотрите. Да вот эти зрители должны смотреть, мои сограждане, жители этого города должны получать удовольствие от лучших футболистов, а не по телевизору смотреть все это.
Почему он продал «Магнит»
К продаже «Магнита» меня подтолкнула старость. Вы можете улыбаться. Когда спортсмену 50 лет, вы же не улыбаетесь, что он старый. Если мы говорим о бизнесе не как о члене совета директоров, а как о человеке – он ежедневно приходит и от него все зависит. Который принимает решения, который должен каждый день что-то выдумывать. Ты все время ищешь конкурентные преимущества, точки роста. И в 50 сравниваешь себя с 30-летним – и эти сравнения не в твою пользу.
И если раньше у тебя были открытия каждый день, то потом они раз в три дня, раз в неделю. Твое время ушло. Гладиаторы должны достойно умирать на арене. Ты не можешь себе сразу признаться, что все. Признание, что ты не тот, не идет за один день.
Чем больше компания становится, ты – хочешь или не хочешь – в любой стране должен взаимодействовать с государством. Это отдельная область, где результат ты не получаешь сразу. А я для этого меньше приспособлен. То есть придумать что-то, оптимизировать, логистику улучшить, найти какое-то конкурентное преимущество — окей. Но понять, как строится этот механизм, какие взаимоотношения с государством, за что тебя будут штрафовать, за что не будут, за что тебя пресса будет возить — ты должен на это много тратить энергии. А в России не привыкли иметь дело с восьмым, девятым лицом. Первое лицо должен участвовать в решении вопроса.
«Магнит» был слишком персонифицирован со мной. Если у какого-то производителя в банку со сгущенкой попадал гвоздь, это относили ко мне. Ты понимаешь, что не можешь обеспечить 100% контроля ситуации, это невозможно. И здесь начинаются понятия: насколько у тебя толстая кожа, чем ты больше в жизни являешься.
Эти факторы не дают тебе спать в прямом смысле. Какое-то время ты можешь держать такую интенсивность. И тут включается схема: лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
Это решение только кажется спонтанным. Я эмоциональный, но не сумасшедший: 300 тысяч человек – большой коллектив. Не можешь быть насколько амплитудным, это эволюционно накапливаемая усталость.
50 лет ты должен добиваться какого-то успеха. Вторые 50, если проживешь, должен получать удовольствие от жизни. Для меня тут не ни одной не то что трагичной – ни одной грустной нотки.
– А вы знаете, какой самый частый комментарий в соцсетях про сделку?
– А мы должны это обсуждать?
– Люди говорят. Ваши же потребители. Они говорят: отжали.
– Послушайте. Я знал, что вы это скажете.
– Отжали?
– Все-таки когда обществу тяжело, когда общество не очень удовлетворено, оно готово видеть негатив. И если мои объяснения не устроили — хотя я даже объясняться не должен, то, значит, уже этим людям я ничего не объясню. И этого и не нужно. Потому что они плохо знают людей из 90-х. Тот, кто прожил в бизнесе 24-25 лет, применить к нему смешное и емкое слово «отжали» — это настолько глупо и просто смешно, что мне неуважительно это комментировать. Это было так, как я вам рассказал.
Я южный человек, поэтому, наверное, излишне открытый и честный. Я не хотел это интервью давать. Я жалел, что сболтнул, что дам интервью, но вынужден держать слово.
Русские никому ничего не должны
Я смотрю ваши интервью с огромным удовольствием. Но слово «норм» (рассуждения Галицкого о названии шоу «Русские норм!») унизительно по отношению к русским. Мне почему здесь (на стадионе – Sports.ru) финал не нужен – я не собираюсь никому ничего доказывать.
Русские никому ничего не должны. Они не должны доказывать, что они нормальные. Если кто-то думает, что они ненормальные, им самим надо к врачу идти. Мы всякие. Мы и сумасшедшие, и несумасшедшие. Мы красивые и некрасивые. Резкие и нерезкие. Мы просто огромная нация, которая влияет на этот мир как положительно, так и отрицательно. Мы не можем быть нормальными или ненормальными. Мы русские, россияне. И мы никому ничего доказывать не будем.
И мы не будем перед европейцами расшаркиваться: ребят, да мы нормальные, да возьмите нас в свое сообщество, да мы тут хорошие. Мы сами себе должны быть на уме. Мы должны быть людьми, которые не отправляют своих лучших футболистов за границу, чтобы все увидели, что мы нормальные. Мы должны становиться богаче. Мы должны получать эмоции в своей стране. Мы должны ее любить. Мы должны ее изменять. Поэтому это чуть унизительно, что мы — «норм».
О подходе к работе
• Я считаю, что мы вообще все правильно сделали (о продаже «Магнита» – Sports.ru). Ну подумайте сами: я провинциальный парень из 20-тысячного городка Лазаревское, служил в армии, поступил случайно в университет, потому что опоздал на третий экзамен. Это потрясающе – то, что удалось сделать. Никакой рефлексии не будет. Когда ты все рабочее время тратишь на поиск возможностей, у тебя, к сожалению, не откладывается, что было каждый день. Мозг запоминает только то, что для тебя важно. А когда мы строили компанию всей бандой, для нас было важно только будущее. И все, что мы проходили, не откладывалось. И я раз сто жалел об этом – что мне нечего вспомнить.
• Уважать меня – ок, восхищаться – я не думаю, что можно мной восхищаться. Я думаю, что человек, который по 7-8 часов стоит на ногах и делает операцию на сердце и которого никто не знает, заслуживает больше восхищения. И я здесь не играю – есть более видные специальности, есть менее видные. Нельзя восхищаться бизнесменами – это такой же род деятельности, как учитель, как водитель.
• Когда я больше увлекся футболом, то стал меньше внимания уделять «Магниту». Это очень логичное заявление, если в сутках осталось 24 часа.
• Наверное, я был достаточно сильным эмоциональным фронтменом. Но эти люди очень много приложили усилий. Но все хорошее и плохое связывалось со мной – и это неправильно. Когда я ушел, компания стала больше стоить – выросла у людей с верой в другую команду.
Об отношении к ситуации в России. Крым
Я родился в России, я гражданин России. Есть такие условия игры, в которых я живу. Если не нравится, я собираю манатки и уезжаю за границу. И говорю: мне не нравится жить в этой стране. Если это я моя страна, то я должен принимать то, что в ней происходит.
Я взял на себя какую-то ответственность за 11 тысяч мальчишек. Я должен понимать, что я несу ответственность за вот этих людей, которые ходят на стадион, потому что это их клуб. За вот этих ребят, которые у меня в школе. За то, что я благодарен этому городу, что он меня принял, когда я был молодой.
Это всегда важнее, чем какие-то внешние пертурбации, которые всегда заканчиваются. Крым-рым, что попало, но когда-то заканчивается. Самое важное – ощущение, что ты живешь жизнью, которую ты хочешь. Или ты готов затянуться в водоворот внешней информации, которая тебя бомбит. Ты можешь целый день сидеть в этой ленте и сходить с ума.
Позиция по Крыму? Я всегда принимать буду позицию политического руководства страны. Если она мне не нравится – я собираю вещи и уезжаю.
Нас общество загнало в том, что мы должны сильно зависеть от того, что происходит в политике. Но есть люди, которым 50 с лишним лет, для которых важно, что сегодня вечером будет футбол. И важно посмотреть тренировку 14-летних и что из них вырастет. И от этого получаешь положительную энергию.
А ленты новостей: продали Аляску за 300 миллионов, берберы напали на китайцев, все прочее – это не твоя жизнь. Твоя жизнь – это что-то придумать. Я хочу построить красивые парки в Краснодаре, чтобы мы просто жили жизнью обычных людей и гордились своим городом, его дорогами. Я спросил мэра, губернатора: можно я это сделаю? Мне говорят: да. И мне это нравится, что они положительно относятся к тому, что я, богатый человек, здесь живу, что-то делаю.
И я считаю, что богатые люди должны улучшать условия там, где они живут. Взять, например, нашего мэра: у него есть бюджет, он должен платить зарплату, пенсии. Мы не очень богатая страна, вот они что могут – делают, но на всё не должно хватать. Богатые люди для того и есть. Вы из Америки прилетели. Там же есть Рокфеллеровский центр? Его ж не государство построило?
– Там есть даже такая фраза: give back. Всегда.
– Отдавать.
– Отдай назад.
– Я тоже считаю, что два завтрака не съешь. Мне не нравится, когда богатые люди позволяют свои деньги тратить менеджерам. Создают какой-нибудь фонд борьбы с мушкой-дрозофилой. И наемный менеджер тратит эти деньги непонятно как – на свои бонусы и все прочее. Если ты сам заработал деньги, потрать их сам. Не может, например, учитель у себя в доме создать такой сквер, парк, увидеть такие деревья. А при этом он очень достойный человек, он учит твоих детей, внуков. Ты создай это у себя, чтобы они также чувствовали себя в комфорте, получали положительную эмоцию от жизни. И богатые люди должны это делать. Не обязаны. Но должны.
– А как это сочетается с потреблением яхт, самолета?
– Вы знаете, очень нормально сочетается. Я не видел людей, которые хотят жить в плохих условиях. Нормально для бизнесмена сначала добиться качественного содержания своей семьи, потом своих друзей. И потом подумать об остальных. Эволюционно это нормально.
– Я просто, может быть, не понимаю до конца. Вот яхта 100 метров зачем?
– Вы уходите в индивидуальные потребительские вещи. А зачем стадион за 23 млрд рублей? Вы считаете, что я сюда не хожу? Человек имеет право потреблять свои деньги так, как он считает нужным. Я же мог построить утилитарный стадион. Человек имеет право потреблять свои деньги так, как он считает нужным. Вот я, например, считаю, что часы — это роскошь. У меня часов нет.
Чем он занимается сейчас. Есть бизнес?
Я инвестирую где-то на рынке ценных бумаг. И все, что зарабатываю, я буду тратить на город. Я инвестирую в какие-то активы там, ценные бумаги, облигации, акции. Это все стандартный набор пенсионера.
Чтобы вы понимали, для меня бизнес закончился. Говорят, что я там какие-то рестораны открываю. Это неправда. Просто в парке нужен людям ресторан. Мы отремонтировали, сдали в аренду – все. Да, мы смотрим, чтоб уровень сервиса соответствовал тому, что мы хотим. Но я бизнесом не занимаюсь и не буду.
– Ваши амбиции в урбанистике не заканчиваются парком?
– Очень громко. Я буду предлагать городу какие-то проекты, помогать, потому что любой город в бюджете ограничен. Если они будут готовы принять меня, я буду это делать.
– Со смирением как бы.
– Смирение – это странный термин для российского предпринимателя. Без смирения – с активной жизненной позицией. Я хочу, чтоб город менялся. Но при этом чтобы не вызывать изжогу ни у кого: ни у граждан, ни у жителей, ни у власти. То есть если они хотят это, я сделаю. Нет – окей, мы еще какой-нибудь проект придумаем.
– А самому стать властью вы не думали? На городском или каком-то другом уровне.
– Это очень странный вопрос, который все время задают. Потому что это другой вид деятельности. Врачу разве говорят: ты не хочешь стать хоккеистом?
– Нет: ты не хочешь стать главврачом?
– Я закончил как предприниматель. Самая большая должность, которую я хочу до конца жизни теперь занимать, – это президент футбольного клуба «Краснодар». Это моя жизнь.
Авторы Вячеслав Самбур