Селеш была королевой: к 19 выиграла 8 «Шлемов». А потом ее ударили ножом на корте

Нападение на Монику Селеш в апреле 1993-го сотрясло теннис. До тех пор никто даже не представлял, что прямо во время матча болельщик может перегнуться через ограждение и воткнуть нож в спину сидящей на корте теннисистке. Хотя, конечно, думать об этом стоило, потому что незадолго другой поклонник Штеффи Граф выскочил перед ней неподалеку от кортов и в знак своей любви вскрыл вены (после этого он выжил).

Сейчас это нападение и его последствия – главное, что помнят о Селеш. Нет никаких сомнений, что если бы не тот апрельский день, Моника добилась бы куда больше и ее бы не забывали в разговорах о величайших игроках всех времен. Но даже с учетом всего, что случилось, ее наследие остается одним из самых важных в истории тенниса.

Из этого текста вы узнаете:

• Как Селеш к 19 годам выиграла больше, чем почти все теннисистки в истории;

• Как сделала собачку модным теннисным аксессуаром и заставила весь мир следить за своей прической;

• Как ее загадочность спровоцировала травлю от британских таблоидов;

• Почему еще долго все будут играть в теннис, придуманный Селеш;

• О пяти самых тяжелых годах в ее жизни, когда сначала на нее напали, а потом у отца обнаружили рак;

• И еще очень много всего.

Величие: королева поколения школьниц

Конец 80-х и 90-е в женском теннисе были периодом, когда девушки заявляли о себе очень рано и очень мощно. Например, Дженнифер Каприати в 1990-м дебютировала в профессиональном туре в 13 лет и сразу же дошла до двух финалов. Тогда она побила рекорд Мари Пьерс, которая в 1989-м выступила на профессиональном уровне в 14 лет и 2 месяца. От обеих сразу же ждали побед на «Больших шлемах», но они пришли гораздо позже, и было их гораздо меньше, чем предполагалось.

Были и более удачные примеры. Мартина Хингис в 1997-м стала самой молодой чемпионкой «Большого шлема» и самой молодой первой ракеткой мира. Из-за травм ее пик продлился всего три года, и за это время она выиграла пять ТБШ. Потом она дважды возвращалась – последний раз в парный тур 2013-2017 годах, что обернулось четырьмя титулами на «Шлемах» и первой строчкой парного рейтинга.

Самыми крутыми молодыми чемпионками того периода (и всей истории тенниса вообще) были Штеффи Граф и Моника Селеш. Граф выиграла первый «Шлем» в 1987-м, когда ей было 17 лет. А на следующий год она сделала то, чего не удавалось никому в истории – собрала золотой Большой шлем, взяв все четыре ТБШ и Олимпиаду. Карьеру она закончила с 22 «Шлемами» (третий результат в истории) и 377 неделями на первой строчке (рекорд WTA).

Селеш начала карьеру примерно так же мощно. В 1989-м она в 15 лет впервые выступила на «Большом шлеме» и сразу же дошла до полуфинала «Ролан Гаррос». На следующий год в Париже она победила (и до сих пор остается самой молодой чемпионкой этого турнира), и это стало началом ее доминирования в женском теннисе.

Великий период ее карьеры продлился чуть больше четырех лет – с февраля 1989-го, когда она стала профи, до апреля 1993-го и нападения. За это время она выиграла восемь «Больших шлемов» из 14 проведенных, 32 титула всего и стала первой ракеткой мира. Все это еще до 20-летия. Для сравнения Граф, Шарапова и Серена из своих первых 14 «Шлемов» выиграли по одному, Винус – два, Хингис – четыре, а Крис Эверт – пять. Ближе к Селеш не подобрался никто.

Если брать период полного доминирования, то статистика еще мощнее. С января 1991-го по февраль 1993-го Моника провела 34 турнира, на 33 играла в финале, а 22 выиграла. Она выиграла 93 процента матчей, а на «Больших шлемах» вообще потерпела всего одно поражение в 56 встречах – в финале «Уимблдона»-1992.

1991-й Селеш закончила с 100-процентной результативностью на «Шлемах» – выиграла все, кроме «Уимблдона», который пропустила. А в 1992-м стала одной из трех теннисисток, завершивших сезон ТБШ с тремя титулами и финалом (до нее это делала Граф, после нее – Хингис).

За четыре года Селеш выиграла достаточно для того, чтобы считаться одной из величайших теннисисток, но потом добавила еще достижений. В итоге к концу карьеры у нее было девять титулов на «Шлемах» и 53 вообще. По обоим показателям она входит в топ-10 в истории профессионального тенниса.

Звездность: смех Вуди Вудпекера и парик как необходимость

Селеш начала путь к доминированию в 15 лет, когда вышла в полуфинал «Ролан Гаррос»-1989 и там уступила Штеффи Граф – но стала всего третьей теннисисткой, в том году взявшей у немки сет. После этого выступления за Моникой, сыгравшей шесть профессиональных турниров, но уже вошедшей в топ-20, началась агентская охота.

Тогда у Селеш еще не было никаких контрактов – даже с производителями ракеток и экипировки. Еще у нее не было настоящего менеджера, а ее дела вел ее старший брат Золтан. Поговаривали, что Моникой интересуется Ион Цириак, который сейчас владеет турниром в Мадриде, а тогда представлял интересы Бориса Беккера. Повод для слухов дало то, что он был на трибунах во время полуфинала против Граф. Хотя на самом деле знакомы они были давно, и в 14 Моника выиграла выставочный турнир, который Цириак проводил в Германии – а потом сама пришла забирать чек на 400 тысяч долларов и долго обсуждала с коллегой румына налоговое законодательство и способы перевода денег.

Но в итоге Селеш стала клиентом агентства IMG (а потом и близкой подругой его основателя Марка Маккормака). Вместе они начали покорять мир. На «Ролан Гаррос»-1990 она уже приехала полностью экипированной: с контрактами с Yonex (до этого играла ракетками Prince), Fila и теперь уже ставшими винтажными джинсами No Excuses. Оценивали их по-разному: кто-то писал, что ее заработки в сумме составляли 4 миллиона долларов в год, кто-то – что столько стоил один лишь договор с Yonex.

В любом случае это показывало, какой путь проделал женский теннис в плане маркетинговой привлекательности. Мартина Навратилова в те времена, например, рассказывала: «В 1974-м я подписала контракт с Etonic на тысячу долларов в год и думала, что я прямо звезда».

Чем больше Селеш выигрывала, тем больше зарабатывала. В 1992-м журнал Forbes третий раз выпустил рейтинг самых высокооплачиваемых спортсменов, и из женщин выше всех в нем стояла именно Моника – чемпионка Australian Open, «Ролан Гаррос» и US Open того сезона была 10-й и за год заработала 8,5 млн долларов. В пересчете на нынешние деньги это почти 16 миллионов, и в 2019-м больше заработали только две женщины – Наоми Осака и Серена Уильямс.

Прыжок к суперславе и огромным деньгам Селеш совершала с подростковой непосредственностью. Она не могла расстаться со своим йоркширским терьером Астро, поэтому брала его даже на пресс-конференции, где он иногда тявкал в микрофон. В 2001-м The Los Angeles Times писала, что именно Моника сделала собачку обязательным атрибутом молодой теннисистки: «А сейчас щенки в туре повсюду. Например, мама и тренер Елены Дементьевой Вера недавно стояла на тренировочном корте, держа в руках их йорка. Елена его звала: «Патрик». И нет, он назван не в честь Патрика Рафтера».

Когда на пресс-конференциях выступал не Астро, а сама Селеш, она беззаботно тараторила со скоростью 300 слов в минуту – так, что за ней не поспевал судебный стенографист, до этого побеждавший на соревнованиях по скоростному набору (реальная история). И рассказывала она о любви к Мадонне и желании купить «Ламборгини», заканчивая каждое предложение хихиканьем в духе Вуди Вудпекера, которое стало одной из ее фишек.

Еще Селеш постоянно меняла прически, и этому посвящала заголовки даже главная газета мира – The New York Times. Их журналист Робин Финн приписал Селеш рекорд: она стала единственной теннисисткой, выигравшей «Ролан Гаррос» три раза подряд – и каждый раз с новой прической. В 1990-м она приехала в Париж, покрасившись в блондинку, – и все думали, что она подражает любимой Мадонне или Мэрилин Монро. Сама она рассказывала: «Очень классный цвет. Тут, наверное, не видно, потому что темно, но под солнцем волосы сверкают, будто они из золота».

Через год у нее была короткая стрижка – и ее доставали вопросами, зачем она подстриглась, почему так коротко и помогает ли это быстрее бегать. А в 1992-м Селеш приехала в Париж за третьим титулом – и уже брюнеткой. По этому поводу The Los Angeles Times писала: «Селеш купается в загадочности постоянных смен стиля».

С одной стороны, эксперименты с волосами были классическим поиском себя в условиях повышенного стресса – недаром же во всех фильмах девушки в попытках начать новую жизнь бегут к парикмахеру. Но еще это была необходимость, вызванная безумной славой. Став брюнеткой, Селеш рассказывала, что смогла спокойно погулять по Елисейским полям – ее никто не замечал, и только два ребенка, покупавших мороженое, думали, что узнали великую. «А обычно там невозможно пройти, потому что сразу налетают за автографами», – жаловалась 18-летняя суперзвезда.

За год до этого все обсуждали прибытие Селеш на турнир в Сан-Диего – с самолета она вышла в парике. Тогда оказалось, что она специально и уже давно не выходит в люди с ракетками, потому что иначе вокруг сразу собирается толпа. Парик был еще одним способом маскировки, но и он не всегда помогал – в Лос-Анджелесе ее, например, узнали и в нем. «Я поверить не могла. Даже в кепке и парике узнали. Очень часто в кепке и парике я могу даже мимо папы пройти незамеченной», – объясняла Моника.

В том же 1991-м мир сходил с ума, увидев фотографию, на которой в парике была не только вылезающая из лимузина Моника, но еще ее отец и старший брат. Снимок сделал Брайан Смит из нью-йоркского агентства Sygma, которое заплатило семье за право их фотографировать. Селеш тогда настаивала, что фото не было постановочным: «Мы просто хотели повеселиться, потому что нас преследовали. Получилось забавное фото. Я же не могу постоянно сидеть в своей комнате, поэтому я решила, что буду выходить в разных париках».

Селеш и Британия: стономеры, скандальные слухи, подлые провокации

Обратной стороной звездности Моники было отношение к ней со стороны британских таблоидов, которые обиделись на нее за неуважение к «Уимблдону». В 1991-м она собрала первую половину Большого шлема, но за несколько дней до старта снялась с главного турнира в мире, отправив организаторам факс из двух абзацев, в которых сказала только, что у нее травма. Больше никаких пояснений не было, а президенту WTA пришлось признать, что Селеш не отвечала на его звонки.

Это был первый случай, когда лидер посева снялся с турнира, а загадочность обстоятельства привела к тому, что рождались совершенно безумные версии. Вот примерный список:

• Она не хотела рисковать ранним поражением, из-за которого Yonex отказалась бы выплачивать ей бонус. Это Селеш потом опровергла: «Я уже заработала свой бонус, став первой ракеткой мира»;

• Она была беременна;

• Ее отправили на секретную миссию в Ирак;

• Ее похитили инопланетяне;

• Она решила вместо турнира провести время в имении Дональда Трампа. «Будь она моей 17-летней дочерью, я бы не подпускал ее к Дональду Трампу на 5 тысяч миль», – писали тогда в The Los Angeles Times. Про отношения с Трампом Селеш тогда сказала, что они просто друзья;

• С травмой тоже предполагали разные сценарии вплоть до того, что она уже перенесла операцию на колене.

Уже после «Уимблдона» Селеш все же рассказала, что у нее были шинсплинты (боли из-за воспаления) и стрессовый перелом левой голени. А нежелание объясняться она списала на то, что долго сама не знала точный диагноз. С этим заявлением она выступила незадолго до выставочного турнира в городке Маува, на который организаторы в связи с ее выступлением аккредитовали рекордного 141 журналиста.

Многие были возмущены, что Селеш пропустила «Уимблдон» и Кубок Федерации, а уже через несколько недель играла выставку, за которую ей, по сообщениям, заплатили 200 тысяч долларов. Ее критиковали даже игроки, включая главную соперницу – Граф. А WTA сначала оштрафовала ее на 6 тысяч долларов за пропуск «Уимблдона», потом еще на 20 тысяч за выступление на выставке.

В конце года Моника получила еще один штраф на 20 тысяч за то, что играла выставочный турнир вместо соревнований WTA, а за пропуск Кубка Федерации ее в итоге отстранили от Олимпиады в Барселоне. Сюжет с ее расписанием стал таким громким, что компания Matrix Essentials, производившая продукты по уходу за волосами, внимательно за ним следила, чтобы определиться – выпускать новый пакет рекламы с Моникой или нет (в итоге выпустили). Позже их отношения все же прервались: компании не нравилось, что она постоянно меняла имидж, и реклама быстро устаревала. Новым партнером Matrix стала надежная и предсказуемая Крис Эверт.

После истории с «Уимблдоном» Селеш выступила со всеми необходимыми заявлениями и вернулась к привычному режиму побед – а потом приехала на турнир-1992, где ей устроили ад. Большинство таблоидов напечатали фотографию дома, который она сняла на время турнира, и написал, на какой улице он расположен. Минимум две газеты отправили журналистов в Югославию, чтобы найти родственников или друзей детства, готовых критиковать ее за то, что она переехала во Флориду. The Sun вышла с заголовком: «Она теперь слишком занята зарабатыванием денег, чтобы думать о нас», – говорит бабушка».

Все это было особенно цинично, потому что к тому моменту Селеш неоднократно получала угрозы (часть из них – потому что отказалась занять какую-нибудь позицию по войне в Боснии), часто селилась в отели под псевдонимами и резко меняла планы путешествий на случай сливов информации.

А на пресс-конференциях ей задавали чудесные вопросы: нет ли у нее зависимости от масла и не кажется ли ей, что у нее слишком большая попа. Но больше всего внимания привлекали ее стоны.

После каждого удара Селеш кричала. Она была далеко не первой – например, Джимми Коннорс стонал еще в 70-х и, по некоторым оценкам, делал это громче и протяжнее. Но стоны Селеш стали таким же символом, как ее прическа и хихиканье, и их обсуждали постоянно. На немецком телевидении один турнир с ее участием рекламировали призывом: «Приходите посмотреть, как играет Моника Селеш – стонущий человек».

Журналисты изгалялись в попытках их покрасочнее описать. Вот пример: «Это не стон парня, поднимающего офисный сейф или большое концертное фортепьяно. Ее стоны берут высокую до. Они такие высокие, что оказываются где-то между воем койота и звуком, который издает кошка, когда ей дверью прижимают хвост. Если вы по ту сторону сетки, от этих криков сжимается кожа на голове».

^{По нынешним меркам в двусложных криках Селеш нет вообще ничего особенного}

И даже Ник Боллетьери, в академии которого она тренировалась с 1986-го по 1990-й, рассказывал: «Я никогда не забуду, как впервые ее увидел, потому что сначала ее саму я даже не видел: я услышал крик, а потом разглядел ракетку, которая была больше нее».

Селеш кричала так громко, что даже IMG просила ее немного утихомириться, потому что боялась, что критика ударит по ее привлекательности для спонсоров. И на «Уимблдоне»-1992 истерия по этому поводу вышла на новый уровень. Журналисты не только постоянно спрашивали Монику про стоны, но и ходили на матчи с приборами, замеряющими уровень шума, а потом писали отчеты с указанием громкости в децибелах.

Всеанглийский клуб тоже отличился и сказал участницам турнира: если им кажется, что Селеш кричит слишком громко, они могут жаловаться судье. В итоге в четвертьфинале этой возможностью воспользовалась Натали Тозья, а в полуфинале – Мартина Навратилова. Внимание к стонам так доканало Монику, что в финале против Штеффи Граф она играла в полной тишине – и взяла всего три гейма.

Позже она рассказывала: «Я выигрываю не из-за криков и сегодня проиграла не потому, что не стонала. Во время перерыва из-за дождя я сидела в раздевалке и читала письма, и в 95% мне говорили: «Не слушай никого, Моника, продолжай кричать». И теперь я не знаю, что делать. Даже если я продолжу, мне кажется, что это не должно быть чем-то, на что мне указывают две недели. Каждый день в газетах – заголовки, стономеры, постоянно какая-то шумиха. Я играла на турнирах по всему миру, и «Уимблдон» – единственный, где обсуждали крики».

А еще «Уимблдон» – единственный «Большой шлем», который Селеш никогда не выигрывала. Тот разгромный финал, после которого на повышенное внимание к крикам сетовала даже Граф, до этого постоянно критиковавшая Селеш и призывавшая увеличивать сумму ее штрафов за пропущенные турниры, так и остался единственным в ее карьере.

Игра: прообраз Серены и Шараповой

Крики были самым заметным атрибутом Селеш, но на корте куда громче говорил ее теннис. Еще в 1989-м про нее писали: «Как бы Селеш ни звучала, именно ее игра привлекает внимание к женскому теннису, которому нужны новые молодые звезды».

Главной фишкой Селеш было то, что она с обеих сторон била с двух рук. Звезда тенниса 30-х Эллсворт Вайнс писал про двуручный форхенд: «Это самый выдающийся удар в истории тенниса. Его невозможно нейтрализовать, можно только избегать». Селеш как никто приблизился к тому, чтобы доказать правдивость его слов.

В теории недостатки у двуручного форхенда тоже есть, а чем быстрее становился теннис, тем ярче они выделялись. Во-первых, считается, что такой удар требует больше времени на подготовку. Во-вторых, по общему мнению, он не такой мощный, как одноручный. И когда Селеш была маленькой, ее отцу говорили, что это станет проблемой.

Уже в зрелом возрасте Моника объясняла, что преимущества перевешивали все потенциальные трудности: «Так ты лучше контролируешь ракетку, можешь лучше скрывать удары. И он повышает выносливость». А в золотой период она на корте демонстрировала, что теории на нее не распространяются.

Ее называли «хихикающим, стонущим подростком с самыми быстрыми ударами в теннисе». А Ник Боллетьери приводил ее в качестве примера, почему детям нужно тренироваться у стенки – только против стены можно было разработать такие компактные замахи, как были у Моники (сама она, став профи, благодарила соседей, которые терпели ее утренние тренировки со стенкой, и не отказывалась от таких занятий до самого конца карьеры). Недостатка мощи тоже не наблюдалось, и Селеш славилась плоскими ударами, которые летели непревзойденно сильно, глубоко и точно.

Еще она мучила соперниц творческим построением розыгрышей, умением создавать очень острые углы и ювелирными обводящими. Навратилова прямо сказала, что с такой игрой Селеш способна оставить весь тур далеко позади. The New York Times так завернула эту мысль: «Сама Мартина Навратилова заявила, что Селеш, играющая в теннис новой волны, содержащий в себе устрашающую смесь ядерной и кинетической энергии, потенциально может довести всех остальных женщин в туре до вымирания».

Журналист Питер Бодо в книге «Корты Вавилона» писал: «Многие женщины надеялись, что по мере взросления у Селеш появится широкий таз, крупные бедра, а новые рост и габариты начнут создавать проблемы». Моника действительно активно росла – за два года с «Ролан Гаррос»-1989 она прибавила 12 сантиметров, а врачи обещали, что она доберется до 6 футов (182 сантиметров. И она не добралась – остановилась на 178).

Но рост ее не остановил. Ей пришлось адаптироваться – например, сильнее гнуть колени – но в мобильности и умении выйти на восходящий мяч она не потеряла. Новые сантиметры наоборот помогли с единственным ударом, который она постоянно выполняла одной рукой – подачей. Та стала мощнее, как и вообще вся игра.

Тем не менее, подача оставалась слабым местом. Тот же Бодо писал: «Единственная надежда соперниц – пробить виннерс с ее средненькой подачи. Но если это будет не чистый удар навылет, Селеш пульнет, как из лазера, и посадит противницу обратно в оборону».

Главным недостатком Моники была игра с лета – точнее ее полное отсутствие. Она сама признавала, что впереди чувствовала себя ужасно некомфортно. «Я играла в паре, чтобы улучшить игру с лета, но в итоге все равно не ходила вперед, а держалась сзади. Я все равно немного торможу психологически, когда думаю о выходе к сетке».

И для нее эти психологические проблемы были губительны, потому что в целом игра Селеш строилась даже не на технике, а на характере и бесстрашии, умении раствориться в матче и играть на интуиции, чувстве. Ее соперница Габриэла Сабатини рассказывала: «Лучшее в Монике – это ее голова. Поэтому она лучшая. Она так сосредоточена и показывает максимум в каждом розыгрыше».

В 1990-м на турнире в Берлине Селеш впервые обыграла Граф – и прервала ее серию из 66 побед подряд. После этого она рассказывала о ключах к успеху: «Я уже не боялась Граф, как это было раньше». Это порождающее целеустремленность и неудержимость отсутствие страха еще ярче проявилось через несколько недель в финале «Ролан Гаррос», где на тай-брейке первого сета Моника отыгралась с 0:5 и 2:6, причем первые три сет-пойнта уничтожила агрессией, а на четвертом Штеффи сделала двойную.

^{Хайлайты финала «Ролан Гаррос»-1990}

После матча Селеш объясняла с детской непосредственностью: «При счете 0:5 я просто хотела сделать 5:5. Я просто поняла: «Давай играть». Лучше играть свободно и без давления, выходить и получать удовольствие». В итоге ее умение собраться повлияло на Серену Уильямс, а Мария Шарапова называла Селеш своей самой сложной соперницей (в официальном матче они встречались один раз – в Индиан-Уэллс в 2002-м. Селеш проиграла два гейма. А ответ Шараповой на вопрос стал мемом, потому что все остальные называли Серену).

Влияние Селеш было не только психологическим. Если вывести за скобки двуручный форхенд, то ее теннис новой волны с неожиданными атаками с обеих сторон, резкими переводами по линии и отсутствием выходов к сетке надолго стал доминирующим стилем в женском туре. И он еще долго будет таким оставаться, потому что молодые теннисистки чаще всего подражают либо Серене, либо Шараповой, а они подражали Монике. Ричард Уильямс рассказывал, что строил игру сестер на ее примере, а Мария выросла в академии Боллетьери, которая славится конвейерным производством и после всех успехов Селеш использовала ее в качестве основного лекала.

Нападение: два года в тюрьме

Сезон-1993 Селеш начала с третьего подряд титула на Australian Open, победы на турнире в Чикаго и финала в Париже. После этого она заболела гриппом, пропустила 63 дня и, опасаясь за форму перед защитой титула на «Ролан Гаррос», в конце апреля решила выступить в Гамбурге.

30 апреля она играла четвертьфинал против Магдалены Малеевой, вела 6:3, 4:3, когда во время смены сторон безработный токарь по имени Гюнтер Пархе вытянулся из-за барьера между трибунами и кортом и ударил ее ножом в спину.

«Внезапно появилось острое жжение слева, от которого по спине раскатилась боль. Крик – скорее животный, чем человеческий. Я с трудом узнала, что издала его я. Я посмотрела через левое плечо и увидела мужчину в кепке, который двумя руками держал окровавленный нож. Он поднял руки над головой, чтобы нанести еще один удар. В эту секунду я узнала лицо, которое до этого видела в гостинице, на пустых трибунах», – писала Селеш в книге «Моника: От страха к победе», вышедшей в 1996-м.

После удара Селеш вскочила, к ней подбежали работники турнира, и она сначала осела в их руки, а потом ее уложили на полотенце. В это время зрители на трибунах скрутили Пархе и за шею потащили со стадиона.

Позже его допросили, и в показаниях полиции он объяснил извращенную логику:

«Прежде чем начать давать показания, я хочу сказать, что я огромный поклонник Штеффи Граф. Я следил за всей ее карьерой. Например, каждый год отправлял ей деньги на день рождения с тех пор, как открыли границы (Пархе жил в восточной Германии – Sports.ru).

В 1990-м Штеффи Граф проиграла Монике Селеш на German Open. Мой мир рухнул. Я не мог смириться с мыслью, что кто-то обыграл Штеффи Граф. Я был очень расстроен, когда Моника Селеш выиграла «Ролан Гаррос».

После этого я решил нанести Монике Селеш травму, чтобы она не могла больше играть в теннис. Я постоянно думал, как могу ее достать. Сегодня я взял с собой нож и пронес в зеленом пакете. Наконец я решил сделать это прямо на центральном корте. Я встал со своего места в девятом ряду, пошел направо, потом спустился по лестнице, повернул налево. Засунул руку в мешок и взял нож двумя руками. Повернулся вправо и ударил Монику Селеш на уровне плеча.

Это наказание за последние три года. Меня очень расстроило, что Моника Селеш была выше Штеффи Граф в мировом теннисном рейтинге».

Сразу же после нападения Селеш увезли в больницу, а врач турнира Петер Винд рассказал, что «ей очень повезло» и нож вошел в спину меньше чем на два сантиметра, не задел позвоночник и жизненно важные органы. А врачи из гамбургской больницы сообщили, что теннисистка разговаривала и не испытывает боли.

Винд предполагал, что рана заживет за две недели, а для восстановления поврежденных мышц понадобится около трех месяцев. При первой же возможности Селеш уехала из Гамбурга в Колорадо, где ее доктор Ричард Стедман давал более осторожные прогнозы: «Хуже всего будет, если она не сможет вернуться, но это крайне маловероятно. Я думаю, что все получится, но точно сказать не могу. Думаю, нужно нацеливаться на конец лета».

При этом во время стартовавшего «Ролан Гаррос» агент Селеш рассказывала, что спустя месяц после нападения Монике еще больно держать ракетку: «Она не может воспроизвести замах без боли. Это серьезная рана, что бы ни говорили другие люди». Первый удар по мячу она нанесла только в сентябре, когда ее врач натянул сетку у себя в кабинете. После двух ударов они решили, что плечу нужно дать еще минимум три недели.

И все это время о Селеш ходили разные слухи. Рассказывали, что она ходила в магазин Ralph Lauren и продавец помогал ей мерить свитера, потому что она не могла поднять левую руку. Говорили, что она убежала из обувного, когда какая-то женщина крикнула сыну: «Смотри, это Моника Селеш!» Конечно, был и полный бред в духе того, что она берет какие-то уроки у Мадонны и постоянно созванивается с Майклом Джексоном.

Журналисты устроили за Селеш охоту: запросы на интервью исчислялись сотнями, а один фотограф рассказал ее пресс-агенту, что таблоиды обещают 50 тысяч долларов за первый снимок Моники с корта, на котором она будет морщиться во время удара. И, конечно, чуть ли не каждую неделю появлялись новые статьи о том, когда она может наконец вернуться в тур.

Возвращение случилось только спустя два с половиной года. И хотя в 1993-м агент Селеш отметала любые предположения о психологических проблемах, сейчас всем известно, что Селеш было просто страшно. В 1994-м она дала редкое интервью журналисту Питеру Бодо и рассказала, что ей снятся кошмары о том, как мужчина с красным лицом стоит за ней с поднятым ножом. Она даже вступила в группу поддержки для жертв нападений.

А основной причиной страхов было то, что Пархе вообще не наказали – немецкий суд приговорил его к двум годам условно и освободил прямо в зале (но он попросил оставить его на ночь в тюрьме, потому что боялся, что ему отомстит кто-нибудь из возмущенной общественности). Судья поверила его показаниям, что он не хотел убивать Селеш, а хотел только ранить, и приняла во внимание результаты психиатрического обследования, согласно которым помешательство Пархе на Граф делало его не совсем адекватным.

Селеш, которая узнала о приговоре в аэропорту Атланты и разрыдалась на руках у матери, позже выступила с заявлением: «О чем это говорит миру? Он признал, что преследовал меня, потом ударил ножом, а теперь суд утверждает, что ему не нужно сидеть в тюрьме за заранее спланированное преступление. Он может дальше жить как жил, а я не могу, потому что до сих пор восстанавливаюсь от нападения, которое могло меня убить».

Следующие несколько лет Селеш провела в поисках справедливости. Сначала они с прокурором добились повторного рассмотрения уголовного дела, потому что наказание было слишком мягким. Процесс начался в марте 1995-го, но уже в апреле суд отклонил апелляцию. «Наша юридическая система работает не по принципу «око за око». Суд надеется, что госпожа Селеш воспримет этот вердикт как справедливый», – говорил рассматривавший дело Гертраут Геринг.

Одной из причин отклонения апелляции стало то, что Селеш на процесс не приехала – просто потому, что не хотела находиться в одном помещении с Пархе. «Мы предполагаем, что действие Пархе стало причиной, по которой Селеш больше не может играть в теннис. Но мы не можем точно этого утверждать, потому что она не готова давать показания», – объяснял Геринг. Его не смутило даже то, что во время процесса Пархе сказал, что его любовь к Граф по-прежнему не знает пределов и он продолжает отправлять ей цветы и письма на день рождения.

Еще в 1994-м Селеш подала в суд на Федерацию тенниса Германии и требовала 16 миллионов долларов компенсации. Но в декабре 1996-го отклонили и этот иск – при этом теннисистке пришлось покрывать все издержки. «Это еще одно разочарование, порожденное ужасным нападением на меня», – резюмировала Моника.

Кроме того, в 1994-м сама Селеш стала ответчицей по иску от своего спонсора Fila. Они посчитали, что она не выполнила обязательства по продвижению их товаров, потому что не вернулась в теннис, когда вылечила физическую травму. Наличие психологического ущерба компания не признавала и требовала доказать ее документами от психиатра.

Несмотря на все разочарования в августе 1995-го Селеш вернулась в тур в Торонто и сделала это триумфально: взяла титул, проиграв всего 14 геймов (это до сих пор рекорд турнира). На US Open она дошла до финала, но проиграла его Граф – которая, кстати, считала несправедливым продавленное Навратиловой решение WTA о том, что после возвращения Селеш они обе будут считаться первыми ракетками мира.

В 1996-м Селеш снова выиграла Australian Open, и казалось, что она продолжит двигаться по траектории, которую задала в период доминирования. Но потом что-то сломалось. Селеш не превратилась в ужасную теннисистку, но настрой, который делал ее чемпионкой, куда-то пропал.

«Навыки еще на месте, но без уверенности в себе Селеш остается безоружной», – писала The Los Angeles Times после ее поражения в полуфинале «Уимблдона» от Яны Новотны. А в 1997-м в той же газете поставили диагноз, который оставался верным до самого конца карьеры Моники: «Раньше она как никто использовала любую возможность. На пике могущества Селеш обладала способностью просочиться в самую узкую брешь и выйти победительницей. После ее возвращения мы видели отголоски этого, но Селеш, не знающая ни нервов, ни страха, до сих пор не вернулась».

Она и сама признавала: «Вряд ли я бы начала думать, если бы кто-то не ударил меня ножом в спину во время матча. Я считаю, что мой настрой не изменился, но после такого пропадает ощущение безопасности. Эта проблема сохраняется».

Сохранилось и ощущение несправедливости. В Торонто-1995 она не только рассказала, что после ранения постоянно плакала, считала себя недостойной счастья и оказалась в яме, из которой не выбралась бы без помощи психолога. Еще она произнесла слова, которые невозможно читать спокойно: «Он получил все, чего хотел. Я не получила ничего. Правосудия не существует. Он сделал Штеффи первой. И он до сих даже не стоит на учете. Может ходить куда угодно». В автобиографии 2009-го формулировка получилась еще страшнее: «Я провела два года в тюрьме, в которой сидеть должен был он».

А страх, который после нападения испытывала Селеш, проявлялся, например, в том, что иногда после выхода на корт она поворачивала стул на 90 градусов, чтобы во время смены сторон не сидеть к зрителям спиной. А еще она обещала никогда не играть в Германии и обиделась на WTA, когда в 2001-м никто не предупредил ее о решении перенести итоговый турнир в Мюнхен.

Смерть отца: новая депрессия и спасение в еде

Нападение стало началом пяти самых сложных лет в жизни Селеш еще и потому, что вскоре после него у самого важного человека в ее жизни – ее отца Кароля – обнаружили рак.

Кароль сделал все, чтобы Моника и ее старший брат Золтан могли играть в теннис. В Югославии детские ракетки не продавались, поэтому, когда Золтан увидел по телевизору Бьорна Борга и захотел играть, его отец 10 часов ехал в магазин в Италии. А потом проделал то же самое для дочери.

Еще в Югославии не было детских теннисных секций, поэтому Кароль сам учил детей теннису. Помогал старый учебник, найденный в книжном магазине, и собственные методики. Отец Селеш был художником, поэтому он рисовал на мячах героев ее любимого мультика – Тома и Джерри. «Сначала я била Тома, потом я била Джерри», – вспоминала Моника детские занятия. Иногда Кароль просто рисовал на мячах мышей и просил бросаться на них как кошка.

Точность и глубина ударов, принесшие Монике доминирование, во многом тоже заслуга ее отца. Когда Селеш не могла тренироваться на корте, он натягивал во дворе трос между двумя машинами, ставил две коробки, и она должна была в них попадать издалека. Сто-двести попаданий – и можно идти обедать. И он же привил ей геометрический взгляд на корт, понимание того, как удар под резким углом меняет ситуацию, и умение его выполнить.

При этом он не был тираном вроде Майка Агасси и множества других теннисных родителей, которые через детей реализуют собственные амбиции. Питер Бодо, хорошо знакомый со всей семьей Селеш, так описывал его характер: «Он был скромным, теплым, интеллектуально гиперактивным человеком. Он ездил по турнирам не потому, что наслаждался вниманием, и усердно старался не влезать в дела дочери».

Другие журналисты подчеркивали, что во время матчей он всегда хлопал хорошим ударам соперниц дочери. А жесткость он проявлял только в том, что не давал ей в подростковом возрасте играть много турниров. В 14 лет он запретил ей взять wild card на US Open – его решение не поменяли даже слезы Моники.

Сама Селеш рассказывала, что отец помог ей выбраться из психологического кризиса после нападения. «Он сказал: «Мне вообще ничего в этом мире не нужно, когда я тебя такой вижу». И я решила, что мне пора двигаться дальше и забыть случившееся», – рассказывала теннисистка. И именно слова Кароля убедили ее обратиться к психологу: «А если бы я этого не сделала, то прощай, Моника».

В декабре-1996 Селеш узнала, что рак отца дал метастазы. Весь следующий сезон она по его настоянию отыграла почти целиком – а он тренировал ее по телефону. Когда в начале 1998-го его состояние ухудшилось, Моника пропустила Australian Open, а регулярно выступать начала только в марте. А в мае – незадолго до ее любимого «Ролан Гаррос» – Кароль умер. «Нужен какой-то человек. Посмотрите на Каприати, Винус, Серену, Хингис – у всех есть человек, который всегда рядом. Необязательно, чтобы это был лучший человек на свете, но ты должна знать, что он желает тебе лучшего. У меня этого человека отняли в очень раннем возрасте», – так Селеш осмысляла его смерть несколько лет спустя.

Одна из немногих подруг Селеш в туре, Линдсей Дэвенпорт, на «Ролан Гаррос»-1998 убивалась: «Когда я узнала о его смерти, то сначала держалась. Но 10 минут спустя начала рыдать. Говорила с тренером, что-то в духе: «Какие у нее хорошие пять лет». Сначала ее порезали, потом умер отец. Но из всех, кого я знаю, только она способна все это перенести и даже стать лучше».

Переносить все это Селеш помогала еда, но у нее был побочный эффект – лишний вес. В итоге она попала в замкнутый круг: заедала стресс (тяга к этому появилась еще в подростковом возрасте), толстела, а это порождало новый стресс. «Я помню, как играла выставочный турнир перед Торонто и была где-то на 11 килограммов тяжелее, чем раньше. И я слышала, как люди говорят: «Господи, что случилось с Селеш? Видели, какая она здоровенная?» Но меня чуть не зарезали. Я не играла два года. Мой отец был серьезно болен. Я начала искать утешение в еде. Чего вы ожидали?

Мое поколение было последним, которое рекламировали как теннисисток. Но потом пришла Анна Курникова, и внезапно важнее всего стала внешность. Теннис не прощает лишний вес. От тебя ждут, что ты будешь ходить в короткой юбке, и тебя постоянно сравнивают с 16-17-летними девочками. А мне не нужно было ничего рассказывать – я сама все видела в зеркале или когда мерила одежду.

И я очень старалась похудеть. Каждый год начинался с обещания. Я пробовала разные модные диеты, сбрасывала вес, но два месяца спустя снова его набирала – и даже больше», – объясняла Селеш уже после завершения карьеры.

Но после нападения она показала, что умеет использовать боль. Например, Натали Тозья, проигравшая ей в Торонто-1995, рассказывала: «Она злая. Она хочет играть. Теннис тут не главное». Поэтому в 1998-м в Париж Моника приехала в черном платье, а на шее на цепочке носила обручальное кольцо отца. На «Ролан Гаррос» она дошла до финала, но там провела неровный матч против Аранты Санчес-Викарио. Это был последний раз, когда она играла в финале турнира «Большого шлема».

***

Если всего этого мало, то после возвращения у Селеш еще и постоянно появлялись травмы. Даже победный Australian Open-1996 она доигрывала почти без подачи, потому что болело плечо.

Иногда повреждения были совсем дурацкими. Например, в 1997-м она не поехала защищать титул в Мельбурн, потому что на тренировке неудачно поймала мяч и сломала безымянный палец в двух местах. А в 2000-м перед полуфиналом турнира в Майами против Хингис подвернула ногу, когда играла с собакой, и в итоге впервые в карьере проиграла с двойной баранкой. За это ее даже освистали болельщики, хотя Хингис и рассказывала: «Я очень не люблю играть с Моникой. Не из-за тенниса, а из-за зрителей. Где бы мы ни были, они всегда за нее и против меня».

Вторая половина карьеры Селеш получилась успешной – все сезоны после возвращения она заканчивала в топ-10 и выиграла 21 титул. Но если до нападения ее основным результатом на «Шлемах» была победа, то после им стал четвертьфинал. И в теннис она играла на фоне постоянной депрессии. Свою вторую книгу, опубликованную в 2009-м, она начала такими словами: «Я знала, что была теннисисткой. Я знала, что раньше доминировала в спорте, и знала, что когда-то была счастливой. Но 10 лет не могла вернуть себе эти качества».

Фактически завершив карьеру в 2003-м после очередной травмы, она наконец начала путь к счастью. Сначала похудела – когда поняла, что проблема не в том, что она ест, а в том, как себя чувствует. Потом наладила личную жизнь и вышла замуж.

И вопрос, стала ли бы она величайшей теннисисткой в истории, если бы 30 апреля 1993-го прошло иначе, ее не волнует: «Конечно, это серьезно повлияло на мою карьеру, но я не думаю о своем наследии. Я живу настоящим».

Фото: East News/CONTI PRESS/SIPA, AP Photo/Laurent Rebors, VALERY HACHE, MARTY LEDERHANDLER, Elise Amendola, MIKE FIALA; globallookpress.com/imago sportfotodienst; Gettyimages.ru/Bob Martin, Simon Bruty, Mark Sandten/Bongarts