Первые советские звезды в НХЛ: Фетисов воевал с агентом из-за процентов, Макаров учил тренера, а клубы боялись пьянства

Советских игроков хотели видеть в Северной Америке уже в тот момент, когда хоккею с шайбой в нашей стране было меньше десяти лет. После победы СССР на Олимпиаде-1956 тренер канадцев сказал, что в НХЛ могли бы заиграть три наших игрока — защитник Николай Сологубов, нападающие Алексей Гурышев и Юрий Крылов. Вратарю Николаю Пучкову клуб АХЛ «Кливленд» (а АХЛ тогда имела гораздо более высокий статус — в НХЛ было всего шесть клубов) якобы предложил контракт на 20 тысяч долларов в год — Терри Савчак в НХЛ тогда получал лишь 10.

Время шло, некоторые храбрые клубы даже тратили сверхпоздние драфт-пики на советских игроков (первыми в 1978 году были Вячеслав Фетисов в 12-м раунде и Виктор Шкурдюк в 13-м), а «Монреаль» незадолго до окончания карьеры Третьяка сделал самую решительную попытку привезти советскую легенду в НХЛ — ему предложили 1,5 миллиона на три года, а генеральный менеджер «Канадиенс» летал на переговоры в СССР — это подтверждают западные источники.

В феврале 1987-го глава Спорткомитета СССР Марат Грамов на пресс-конференции сообщил, что советские игроки в ближайшее время в НХЛ точно не уедут. Однако исторический процесс шел гораздо быстрее, чем мог представить себе спортивный главнокомандующий.

В тот период была крайне популярна теория конвергенции и сближения двух когда-то враждовавших режимов. Дух того времени вполне передан в фильме «На Дерибасовской хорошая погода», где американцам сдают списки агентов КГБ, а делегацию США катают по самым безнадежным и спившимся колхозам. До падения просоветских правительств в Европе и фактического конца холодной войны оставалось примерно полгода, Советский Союз выражал яростное желание дружить по всем фронтам — в их число входил и хоккей.

Перед тем, как отправить Гагарина в космос, советские конструкторы провели два репетиционных запуска собак и манекена Ивана Ивановича. Хоккейным Иваном Ивановичем стал Сергей Пряхин, капитан «Крыльев Советов», который до этого был задрафтован «Калгари» в 12-м раунде. «Огонькам» Пряхин на самом деле не был особенно нужен — сильнейшая команда НХЛ ждала Сергея Макарова. Советские люди не хотели сразу же бросаться в неизвестность — и в космос первым полетел Пряхин.

В интервью Денису Романцову Пряхин позже вспоминал: «Первое время у меня в голове не укладывалось — как такое вообще может быть. Чемпионат в разгаре, «Крылья» проводят лучший сезон за десять лет. Родители переживали: «Куда ты один поедешь?». Я тогда еще холостой был. И сам нервничал: уехать одному в Канаду — в конце восьмидесятых это считалось чем-то невероятным».

Для США приезд Пряхина оказался сенсационным — русских там ждали давно, только вот не Пряхина. Более того, даже фамилию игрока все умудрились переврать — на его джерси было написано Priakin, именно так он вошел в американскую историю (в базе Hockey Reference, например). Как потом говорил Пряхин, на его первой пресс-конференции все спрашивали, почему первым стал он, а не кто-то из пятерки Ларионова. Все, что мог ответить игрок — «спросите у руководства».

Контракт у Пряхина был на 125 тысяч, еще 150 тысяч – подписной бонус. В НХЛ тех времен столько получали игроки 3-4 звена, но для советского хоккеиста это были огромные деньги. Правда, весь бонус ушел советской федерации хоккея, а 70% от зарплаты пошло Совинтерспорту. Пряхин позже рассказывал: «Когда я вернулся в Москву (в 1993-м), Дмитриев рассказал, что «Крылья» купили новую заливочную машину и автобус «Мерседес» — его, говорят, только недавно (в 2013-м) распилили, а так он выручал команду больше двадцати лет. Раз так, то мне не жалко этих денег. А на что Совинтерспорт потратил остальное, я даже и не знаю».

Совинтерспорт — еще одна удивительная организация советских времен, которая была создана, чтобы аккумулировать доходы от трансферов и доли зарплат советских игроков. Воспоминания сторон, конечно же, кардинально разные: работники конторы декларируют, что они были почти ангелами, которые оставляли себе только 4% и выбивали лучше условия, игроки же в большинстве своем вспоминают организацию очень плохо (что вполне логично).

Первым, кто пошел на войну, был Вячеслав Фетисов. В январе 1989-го вышло его интервью «МК», которое стало вторым после письма Ларионова в «Огоньке» проявлением фрондерства советских суперзвезд в веселое время гласности. Фетисов говорил, что он знал о тайных переговорах о его продаже. Его обещали отпустить в НХЛ после победы на Олимпиаде-1988, но не сделали этого. Более того, по словам Фетисова, уже перед самим интервью на награждении в Кремле замминистра обороны пообещал отпустить его в НХЛ — но все переиграли сразу после того, как Фетисов получил орден Ленина из рук Горбачева.

В интервью «МК» Фетисов говорил: «Мы для Тихонова — ледовые роботы. Я — крепкий человек, но больше не могу все это видеть. Устал от диктатуры Тихонова, из-за которой в команде нездоровая обстановка. И не хочу больше играть у тренера, которому не доверяю!». После этого, как известно, Фетисов не играл полгода, его не хотели брать на ЧМ, но взбунтовались все лидеры сборной, и он все же отправился в Стокгольм. Отъезд становился очевидным, вопрос был только в методе — легально или нет.

По версии Фетисова, в Совинтерспорте ему предложили только 10% от контракта, после его возмущения и торгов повысили до 20%, аргументируя это тем, что хоккеист не может получать больше, чем советский посол. Через Детский фонд Гарри Каспарова Фетисов сделал загранпаспорт и самостоятельно оформил контракт с помощью американского агента.

Для Совинтерспорта это стало шоком. Как утверждал один из руководителей организации Алексей Никитин: «Первопроходцами стали Фетисов, Макаров, Ларионов и Крутов. Канадцы предложили всей четверке контракты по 1 100 000 долларов. Нас это устраивало. Но Фетисов тогда едва не сорвал сделку. Правда, она все же состоялась, но с большими потерями. За невыполнение предварительной договоренности ставки снизили до 750 тысяч». Фетисов подписал контракт на 250 тысяч, но зато большая часть этой суммы уже шла ему.

Впрочем, терки у Фетисова начались и с агентом — Марком Малковичем. Уникальность ситуации была в том, что Малкович к хоккею до этого дела вообще никакого отношения не имел — он был музыкальным импрессарио. LA Times писали: «Представьте, что директор Большого театра привезет в Москву Майкла Джордана». Даже руководство НХЛ всполошилось — тогдашний президент лиги Джон Зиглер впервые услышал про Малковича и отправил в СССР письмо, чтобы переговоры велись только через лигу.

Малкович заработал репутацию у наших хоккеистов тем, что опекал нескольких советских перебежчиков на Запад из творческой среды. Вместе с Фетисовым предварительный контракт с импрессарио подписал и Ларионов, но он все же уехал по линии Совинтерспорта, как и Крутов с Макаровым. Побег Фетисова помог им получить 50% от контрактов.

При этом импрессарио хорошо заработал на контракте советского защитника — комиссия Малковича составляла 25%, хотя обычно агенты получали 4-6%. Фетисов оговоренный процент не отдавал, и когда контракт с «Девилс» подошел к концу, Малкович подал заявление в суд, аргументируя это тем, что его клиент мог сбежать из страны, не заплатив. Фетисов даже провел несколько часов в тюрьме, а потом состоялся суд, на котором выступили и представители Совинтерспорта. Малкович требовал с игрока миллион — это было даже больше совокупной суммы его контракта.

Представители Совинтерспорта потом рассказывали, что импрессарио пообещал им 40 тысяч долларов, если они дадут показания в его защиту — огромные деньги для начала 90-х в России. Но показания были даны в пользу Фетисова — и как утверждает Алексей Никитин, который тогда представлял российскую сторону на том суде, они были заведомо ложными.

Легально — через Совинтерспорт, как упомянутые выше, или нелегально, как Фетисов и Могильный, до НХЛ в сезоне-1989/90 добрались восемь полевых игроков и один вратарь.

Самое удивительное в их игре было то, что спортивная пресса на Родине о них не вспоминала. Отъезду Пряхина весной была посвящена крохотная заметка в «Футболе-Хоккее» — где-то между товарищескими матчами сборной.

Осенью про энхаэловцев не вспоминали вообще — а ведь это уже 1989-й, когда журнал «Огонек» публиковал на обложке демонстранта с триколором, в каждом номере все сильнее грызли ленинские заветы, а сам «Футбол-Хоккей» становился почти оппозиционным федерации футбола органом. Однако первая серьезная публикация про НХЛ в еженедельнике появилась только во время турне советских клубов.

Приезд хоккеистов из Союза стал бомбой для Америки — это можно судить по обложкам журнала Sports Illustrated (а это не просто журнал, который раз в год публикует полуголых спортсменок, но вообще-то главное спортивное медиа Америки той поры). Хоккею журнал отводил 1-2 обложки в год — и в 1989-м одну из них заняли новички обороны «Нью-Джерси»:

Что было самым интересным в статье SI, кроме ритуальных слов Фетисова о свободе и Тихонове? Алкогольная проблема. Клубы опасались, что советские игроки приехали в НХЛ по-легкому срубить денег, освободиться от казарменной дисциплины клубных баз и потусить по-полной.

Пэт Куинн, который тогда был генменеджером «Ванкувера», говорил: «Мистер Горбачев выразил озабоченность масштабами пьянства в стране, так что мы будем внимательно за этим следить. Мы обговаривали это с игроками и сказали им, что если они потеряют контроль над ситуацией, то немедленно отправятся домой. Однако я уверен в том, что проблем не будет — никто не захочет публично опозориться.

Увы, первым домой отправился как раз игрок из команды Куинна — Владимир Крутов. Факторов было достаточно, и довольно необычным было то, что жена Крутова поссорилась с женой Пэта Куинна. В «Разговоре по пятницам» она вспоминала: «Сандра взяла над нами такую опеку, что казалось, будто мы для нее подопытные кролики. Лена, жена Ларика, вздыхала: «Как меня она достала!». Но с Сандрой вела себя деликатно. А я не отмалчивалась».

Крутов просто не смог акклиматизироваться к Канаде — об этом говорил и он сам, и позднее уже Пэт Куинн: «Ларионов прекрасно знал английский и легко смог перестроиться под наш ритм жизни. Крутов же постоянно тосковал по родине. Он просто был здесь не в своей тарелке. Периодически в его игре были видны вспышки того Крутова, которого мы видели в сборной, но ему крайне не хватало стабильности. Мы так и не узнали, на что он на самом деле способен».

Сам Крутов говорил потом: «Кстати, у меня также была возможность заключить контракт с другим клубом НХЛ. Но не захотел. Внутри произошел какой-то надлом, я разочаровался в НХЛ, во взаимоотношениях в ней». Уже в более позднем интервью «Известиям» Владимир признался в небольших нарушениях режима: «К тому же я привык в ЦСКА к режиму, что над тобой денно и нощно тренер стоит. А там потренировался — и гуляй на все четыре стороны. И пивка лишнего позволял, и сигаретку мог выкурить».

Среди главных причин назывался и лишний вес — на сайте лиги Крутов так навсегда и останется с 5 футами 9 дюймами роста (176 см) и 195 фунтами веса (88 кг) — супруга утверждала, что придирки к лишнему весу были необоснованными: «Не было у него лишнего веса. Зачем мне врать? Просто у Вовы такая комплекция. Он никогда худым не был. Тут в маму пошел — она женщина коренастая. Главное, Володя с этим весом спокойно играл в ЦСКА, сборной — и никто к нему не придирался». Увы, для более жесткого хоккея в НХЛ эти габариты уже не подходили.

Лишние килограммы подвели и первого советского вратаря в НХЛ Сергея Мыльникова, который отправился в отвратительный в то время «Квебек». После приезда из СССР Мыльникова посадили на строгую диету, но все равно не смогли привести его в идеальную (по мнению тренеров «Нордикс») форму — его габариты составляли 176 см и 76 кг.

Главный тренер Мишель Бержерон публично выражал недовольство. «Наверное, ему очень нравится еда в Квебеке», – заявил он после того, как Мыльников снова не смог скинуть лишний вес. Сергей, помимо этого, вообще не знал английский. «Я даже не уверен, что он знает мое имя, а мне надо сказать парочку важных вещей — и я говорю не о том, чтобы поздравить его с Рождеством на английском», – продолжал возмущенный Бержерон. В тренировочном лагере Мыльников проиграл конкуренцию молодым Рону Тагнатту и Стефану Фисе, а в местных газетах стали публиковать рассказы о том, как этот странный русский сушит носки в микроволновке.

Хороши в этой ситуации, судя по всему, были все. «Квебек» провел чудовищный сезон, в котором выиграл лишь 12 матчей, за год задействовал семь вратарей, а Бержерон после этого сезона больше не тренировал. Мыльникова к декабрю заиграли лишь 5 раз и хотели отправить в фарм-клуб, от чего вратарь отказался — он публично через переводчика критиковал главного тренера и тренера вратарей. Генменеджер команды назвал Мыльникова твердолобым и подчеркнул, что уяснил урок: «Советских игроков надо брать парами и обязательно обращать внимание на их знание языка».

Пожалуй, единственным советским игроком, который в первом сезоне запомнился чисто хоккейными вещами, стал Сергей Макаров — он перешел в чемпионскую команду, которая перед этим поработала с другим русским игроком. Однако Макаров тоже не всегда был доволен тренерскими установками. Однажды Терри Крисп, который тогда тренировал «Флэймс», рисовал Макарову, как он должен играть в позиционной атаке. Внезапно Сергей взял у него мел, перечеркнул все и сказал Криспу: «Тихонов — плохой человек, хороший тренер. Вы — хороший человек, плохой тренер». Крисп обиделся, а впоследствии говорил: «Я играл в командах Скотти Боумэна и Фреда Шеро, так что в тренеры не с луны свалился».

Макаров, как известно, перевернул НХЛ тем, что заставил ввести возрастное ограничение для претендентов на приз новичка года. Но было и кое-что еще, за что газета Globe and Mail назвала его «первооткрывателем хоккея, основанного на владении». Постоянный партнер Макарова Гэри Робертс рассказывал: «Тогда все играли очень примитивно. И вот я вбрасываю шайбу в угол, а Сергей на меня смотрит и качает головой. На скамейке он мне говорит: «Робс, зачем ты вбрасываешь? Пасуй мне и иди на пятак». Он постоянно просил делать пасы в клюшку, а я ему отвечал: «Братан, ты понимай, с кем играешь. Рядом нет ни Фетисова, ни Ларионова — есть только Гэри Робертс, так что готовься к тому, что некоторые мои передачи отправятся в коньки».

В итоге Робертс и многие другие игроки все же переделали себя. В феврале 2016-го, когда Макарова уже включили в Зал славы, Гэри сказал, что это надо было сделать раньше, и оценил роль Макарова в истории: «Обычно, когда говорят об игроке, у которого труднее всего отобрать шайбу, называют Ягра. Но Макаров стоял на одном уровне с ним — он не был высоким, зато сложен был как пожарный гидрант. Никто не укрывал шайбу так, как Сергей. Он сделал всех нас гораздо лучшими игроками».

Читая рассказы о том, как советские хоккеисты адаптировались к жизни в НХЛ, понимаешь, что культурологического содержания в этих сообщениях даже больше, чем чисто хоккейного. Советская империя развалилась не как Римская, из-за оргий и разврата, а из-за ультрааскетизма на всех уровнях. Интроверты, которые привыкли к относительно скромной жизни, совершенно обалдели от жизни в капстране.

Кто-то был не в восторге с самого начала — например, уехавший относительно легально Фетисов: «В Нью-Йорке рядом с жильем для миллионеров на улицах спят бездомные. Здесь контрасты обострены и темп жизни намного быстрее, это поражает».

Зато беглецу Александру Могильному терять было нечего, поэтому он рубил прямо: «Тихонова любят только его жена и собака. Я не хотел ждать десять лет и гробить здоровье в ожидании, пока мне разрешат выехать. В СССР мы фактически играли ни за что — все равно ничего нельзя было купить на то, что мы получали. В магазинах кончился даже стиральный порошок, а сахар исчез из продажи, потому что из него гонят самогон. Нам говорят о переменах, но я их не видел».

«Когда мои родители вернулись в свою квартиру в Хабаровске, там был погром, пропало несколько вещей. Моя мать работала продавщицей — сомневаюсь, что она сохранила эту работу», — продолжал Могильный, который вообще не должен был играть на чемпионате мира, с которого сбежал. Тихонов тогда сделал большой аванс игроку, у которого были дисциплинарные проблемы в чемпионате.

До открытия границ оставалось еще два с половиной года, и хоккеисты фактически стали первыми из простых смертных, кто побывал почти что в параллельном мире. Который, к тому же не встречал их с транспарантами «Добро пожаловать в Канаду, советские товарищи». Консервативные эксперты бесились: Как? Эти русские будут играть в наш хоккей за наши деньги? Логично, что кто-то, как Крутов и Мыльников, адаптироваться не смог.

Кто-то называл первых советских энхаэловцев предателями. Но это очевидная глупость. Они стали хоккейными космонавтами – и советская родина была заинтересована в их запуске ничуть не меньше их самих.

Подписывайтесь на наш хоккейный инстаграм: там много ретро, голов Овечкина и Панарина. А еще игры и конкурсы!

Фото: РИА Новости/Владимир Вяткин, Дмитрий Донской, Фред Гринберг; Gettyimages.ru/B Bennett / Contributor, Mike Powell, Rick Stewart / Stringer, S Levy / Contributor; boston.com