Он выигрывал главные автогонки мира, работал секретным агентом и спасал родину от гитлеровцев

Барон Ротшильд поглаживал собаку, которая славно поохотилась на лисицу. Это была очень быстрая, смышленая лисица, с красивым, пышным мехом, но гончая смогла ее загнать.

Барон посмотрел на мальчика, который стал свидетелем травли. Малец явно был восхищен скоростью гончих, особенно собаки-победительницы, и Ротшильд потрепал его по щеке.

– Вижу, ты любишь охоту, – сказал он. – А что тебя в этом привлекает? Сам процесс, или, может быть, убийство?

Мальчик, отец которого выращивал гончих для Ротшильдов, посмотрел на аристократа, впервые обратившегося к нему. Он наслушался от отца о Ротшильдах, и знал, что каждое слово, которое он скажет в ответ, может отразиться на его будущем. Вот почему Робер решил ответить честно.

– Я люблю скорость, господин Ротшильд. Вот сейчас я видел лису, она бежала очень быстро, и это меня впечатлило. Я полюбил ее. Но наша собака оказались быстрее. Лиса была стрелой, собака – пулей. Теперь я люблю собаку больше, чем лисицу.

Барон был потрясен таким ответом, он не ожидал, что мальчишка, еще не понюхавший пороху, обладает таким живым воображением.

– Ты чем-то увлекаешься, помимо охоты? – поинтересовался Ротшильд.

Барон Ротшильд

– Да, сэр. Меня всегда привлекали машины, – мальчик вновь решил не юлить и ответить прямо. – Мы, люди, ходим очень медленно. Машины, они как крылья, с ними мы можем летать.

Барон некоторое время молчал, сложив руки за спиной, и задумчиво смотрел на мальчугана. Потом, достав из кармана конфету, протянул ее ребенку на раскрытой ладони.

– Скажи своему папе, что я хочу пригласить тебя, Робер, на Гран-при. Будет выступать Жорж Буало, наш супергонщик. Я вас познакомлю. А если это дело всерьез тебя увлечет, что ж, я готов похлопотать, чтобы тебя устроили в одну автомастерскую в Версале. Тебе интересно, что скрыто под капотом самых быстрых машин?

Мальчик закивал, и Ротшильд улыбнулся.

– Я убежден, сначала нужно узнать машину изнутри, и только потом попытаться выжать из ее мотора максимум, – изрек барон.

Робер был полностью с ним согласен.

Пилот

Робер Бенуа с головой увлекся машинами и однажды заявил отцу о намерении стать когда-нибудь пилотом команды «Деляж». Работа в гаражах, знакомство с механикой гоночных авто, сделали его одержимым этой идеей.

Смышленого и талантливого парня взяли на работу в компанию «Грегори мотор», где ему позволяли не только копошиться во внутренностях машин, но и гонять по трассам. Чуть позже Ротшильд решил инвестировать в Робера и нанял его своим шофером, чтобы у того появились деньги на обучение ремеслу механика и пилота.

Увы, в спортивную карьеру юноши вмешалась Первая мировая война – его призвали на службу в пехоту. И тут же Робер проявил свой крутой нрав, потребовав перевода в ВВС Франции (Armеe de l’Air), где могли бы пригодиться его навыки механика. Это предложение рассмотрели и, к радости Робера, вскоре он оказался в эскадрилье, которая занималась рекогносцировкой территории.

Он стал пилотировать, и одним из его любимых самолетов был истребитель «Ньюпор», различные его модификации. Робер мечтал сбивать немецких агрессоров, его влекли остросюжетные воздушные дуэли, возможность сцепиться с достойным противником, попытаться обмануть его, использовать вооружение, которое обычно во время разведывательных операций бездействовало.

Как знать, быть может, самолеты с черными крестами, о которых слагали легенды, снились ему по ночам, и он отчетливо видел, как эти безупречные стальные птицы камнем падают вниз после хлесткого залпа по бензобакам. В конце концов, даже «Красный барон» (знаменитый немецкий ас Манфред фон Рихтгофен, – Sports.ru), о котором с упоением трубила Германия, был таким же человеком, как и все, и вполне можно было подрезать крылья его «альбатросу». Робер никого не боялся, другое дело, что ему поручали неопасные задания.

И однажды он все-таки подбил немецкий аэроплан. Его адреналин зашкаливал во время схватки, в которой решалось – либо он, либо враг. Ситуация требовала четких, хладнокровных действий, и, несмотря на горячую кровь, он сделал все как по учебнику. Взрыв бензобака немецкого истребителя стал для Робера бальзамом на душу.

В конце концов, командир, убедившись, что летчик совсем не хочет быть инструктором или разведчиком, перевел его в боевую эскадрилью, но это произошло в конце войны. Подбивать было уже некого.

За время службы в ВВС Робер выполнял свою работу так хорошо, что завершил войну с заслуженными наградами.

Вот только черные немецкие кресты еще не раз появлялись на его пути.

Борьба с Аскари

– Лучше бы ты остался летчиком, Робер! – улыбнулся в усы механик команды «Деляж», выкатываясь из-под капота гоночной машины. Его форма была черной от копоти. Робер пожал плечами и сам полез под авто, потому что доверял только своим глазам. Потом, схватив гаечный ключ, он кое-что подкрутил, и только после этого ответил:

– Я не жалею о своем решении – да, я налетал почти 20 000 часов, и вряд ли был хоть один летчик во Франции, которым мог бы конкурировать со мной в этом. Но, знаешь, во время войны я получал кайф только тогда, когда чувствовал опасность. Сейчас у нас нет врага. Зато в гонках их завались.

– Да я не об этом, – проворчал механик, недовольный, что Робер в очередной раз усомнился в качестве проделанной им работы. – Ты же понимаешь, что с итальяшками из «Альфа Ромео» наши машины никогда не смогут сравниться. Нам нужны серьезные инвестиции, только в этом случае можно будет конкурировать с этими парнями. Вот чего ты добился с тех пор, как выступаешь за «Деляж»? Ну да, был третьим на Гран-при в Лионе.

– Но это было в год дебюта, старик, – напомнил Робер. – Знаешь, немногие так круто начинали в команде, как я.

Бенуа на Гран-при Франции 1927 года

Механик в ответ только фыркнул. Робер, пожав плечами, вышел из гаража, чтобы подышать свежим воздухом. Намечался Гран-при в Монлери, и там вновь должен был доминировать «маэстро» Антонио Аскари из «Альфа Ромео». Преимущество его автомобиля над остальными было фантастическим, его искусству пилотирования завидовали очень многие гонщики. Во время пит-стопов Аскари мог перекусить, и все равно остаться лидером.

– Посмотрел бы, чего ты стоишь, будь у нас одинаковые машины, – сплюнул Робер, после чего достал сигарету и, улыбнувшись проходившей мимо девушке, сделал глубокую затяжку. Девушка замедлила шаг, присмотрелась к нему, потом, вскрикнув, подбежала, обняла, и сказала, что следит за каждой его гонкой. Робер хотел поцеловать ее в щеку, но блондинка так повернула голову, что получился поцелуй в губы.

– Желаю вам найти управу на итальяшек, – сказала девушка, прежде чем уйти.

Так получилось, что Робер выиграл Гран-при в Монлери. Но не за счет мастерского пилотирования.

…

Антонио привычно шел в лидерах, уже представляя, как по итогам сезона на его гоночном автомобиле «Альфа Ромео» P2 будет красоваться лавровый венок. Год назад он первым преодолел скоростной барьер в 158 км/ч, а вскоре заметно превзошел свое достижение, развив скорость до 195 км/ч. Красная малышка была настоящим монстром, способным разгоняться до космических скоростей. Восьмицилиндровый двигатель работал безупречно, и очередная победа была для Маэстро делом решенным.

Он с улыбкой представил себе своего семилетнего сына Альберто за рулем самой быстрой машины в мире, и это вполне могло произойти в ближайшем будущем. С таким-то отцом, как он, грех было не стать гонщиком.

– Твою мать, это еще что?! – нахмурился Антонио, заметив, что начался дождь. Он не хотел сбавлять скорость, на его спидометре высвечивались крутые цифры «190 км/ч», но трасса становилась мокрой, а значит, опасной. Он прекрасно понимал, что если оглянуться, сзади в обозримой видимости никого не будет. И все равно не сбавил скорость. Кто-то скажет, он был упоротым, другой заметит, что только такие люди становятся чемпионами.

Антонио Аскари

Одним из его преследователей в тот серый дождливый день был Робер Бенуа, на котором лица не было. В очередной раз он убеждался, что даже если из машины выжимать все соки, лавры победителя все равно достанутся тому, кто обладает самым мощным мотором в мире. Он хотел остановиться, выйти из машины и пнуть ее хорошенечко. Заметив, что пошел дождь, Робер чуть сбавил скорость – все равно догнать лидера было нереально.

В это время Антонио готовился войти в пологий левый поворот. Машина заскользила, колесо сблизилось с изгородью, одна из ступиц зацепилась за нее, и тогда автомобиль окончательно занесло. Более ста метров «Альфа Ромео» неслась по обочине, ломая хлипкий забор, и под конец перевернулась, погребя под собой пилота.

Маэстро еще дышал, когда его вытаскивали из искореженной машины. Робер, проезжая мимо, почувствовал, как по щеке катится слеза. В тот же миг он забыл, что Антонио Аскари был его соперником. Теперь это был человек, которым он, как и все остальные гонщики, на самом деле восхищался, и где-то в глубине души признавал его превосходство.

Этот великий итальянский гонщик только что получил смертельные раны из-за того, что не сбавил скорость, потому что никогда не желал давать конкурентам хоть какие-то поблажки.

По дороге в больницу Маэстро умер, ему было 36 лет. Однажды на трассе по роковому стечению обстоятельств погибнет и его сын Альберто Аскари, блестящий гонщик, как и его отец, прирожденный чемпион. Альберто на момент роковой аварии будет все те же 36 лет, и умрет он тоже в машине скорой помощи, по дороге в больницу.

Помимо Маэстро, у «Альфа Ромео» были в роковой гонке еще два прекрасных пилота, Кампари и Брилли-Пери, но менеджер команды Николо Ромео, узнав о судьбе Антонио Аскари, в знак траура снял обоих с гонки.

Это позволило «Деляж» выиграть первый Большой приз с 1913 года. А в следующем сезоне новая машина «Деляж» 15S8 вполне могла рассчитывать на титул. Вот только все испортил дефект в конструкции.

Победы

– Надеюсь, из меня не приготовят цыпленка табака?! – усмехнулся Робер, с опаской поглядывая на место кабины пилота. – А то ведь был уже прецедент. Не так ли, ребятушки?

Механики переглянулись, а потом дружно расхохотались. Предыдущий сезон пошел коту под хвост из-за просчета, который превратил место пилота «Деляж» в духовку. Конструкторы команды разместили выхлопные трубы практически возле кабины водителя, и когда пилоты опробовали новинку, первые впечатления были такими, будто их усадили в печь.

– Ладно, парни, я пошутил, – хмыкнул Робер. – Наша машинка готова рвать итальяшек, тем более что вступило правило с уменьшением объема двигателей. Я чувствую в себе силы выиграть чемпионат!

Это был не сезон – мечта. Робер заткнул за пояс всех признанных мастеров, на трассах его машине просто не было равных. А если и были, то Робер использовал все свое мастерство, чтобы сбивать спесь с конкурентов.

Робер Бенуа с механиками команды «Деляж»

– Робер, вы награждаетесь орденом Почетного легиона за блестящие спортивные достижения, – сказал чемпиону президент Третьей республики Гастон Думерг. Вся Франция сходила с ума по супергонщику из команды «Деляж».

Но за взлетом последовало падение – у «Деляж» закончились деньги, да и Гран-при перестали быть такими зрелищными, как когда-то. У признанных лидеров возникли серьезные финансовые проблемы, многим пилотам пришлось умерить аппетиты или вовсе сменить род деятельности.

Робер тоже ушел в тень, но в начале 30-х его имя всплыло в команде «Бугатти». Тогда-то, после долгого перерыва, в его жизни вновь появились немцы. Это были уже не смертельно опасные враги на поле боя, а всего лишь гонщики, упакованные в серебряные машины концернов «Ауто Унион» и «Мерседес-Бенц». Вот только ребята эти были непобедимы на трассах.

Робер Бенау на Гран-при Сан-Себастьяна 1926 года

Новый фюрер Германии Адольф Гитлер стремился к тому, чтобы его нация доминировала во всем, и поэтому немецкие заводы выпускали двигатели, с которыми их машины были неуязвимы. И никакой Робер Бенуа не мог с ними тягаться – так, иногда покусывать, одерживать локальные победы.

Спортивных побед немцам было мало. Однажды Гитлер решил завоевать весь мир. К тому времени Робер работал инструктором в ВВС Франции, поскольку пилотировать самолеты 40-летнему национальному герою уже не доверяли.

Тьма войны настигла Робера, когда он находился на аэродроме «Ле-Бурже». Там он решил дать немцам бой, не используя оружия. Его ждала долгая и мучительно сложная служба во Французском сопротивлении.

Война

Немцы победно шествовали по Третьей республике, не встречая серьезного отпора – план «Рот» реализовывался с блеском, малочисленная и разобщенная французская армия была обречена, а «линия Мажино» оказалась не такой неприступной, как многие думали. Генерал-майор Роммель и генерал-полковник Гудериан организовали для Германии блицкриг.

Робер Бенуа, впервые увидев чужаков в аэропорту, ужаснулся – самодовольные офицеры в фуражках с орлами и помпезной форме, похрустывая кожаными сапогами, расхаживали по его родной земле, не испытывая никаких неудобств, словно всегда были здесь. Они ухмылялись, глядя на растерянных французов, и громко обсуждали будущие победы, которые, как они верили, ждут их страну в ближайшее время.

Гитлеровские войска в Париже

– Если все будут сопротивляться, как эти жалкие лягушатники, наш фюрер легко завоюет весь мир, – говорил один из них, проходя мимо Робера, спрятавшегося за стеной. Он уже прикидывал, как быстро доберется до своего «Бугатти», чтобы прорваться на север страны, где немцы, насколько он знал, еще не успели стать полновластными хозяевами.

Но прежде ему хотелось подскочить к ближайшему врагу, выхватить у него из кобуры пистолет и прикончить сразу нескольких сволочей, но Робер понимал, что так себя вести – настоящее безумие. Его прошлая военная подготовка, умение анализировать, просчитывать все возможные ситуации в гонках, выручили в этот переломный момент, помогли справиться с эмоциями и наметить четкий план действий.

Когда немецкие офицеры собрались в кучку, чтобы обсудить будущее, Робер рванул к своей машине, стараясь находиться вне поля зрения галдящих врагов, настолько увлекшихся пустомелием, что никто из них не замечал проворную фигуру, быстро перемещавшуюся к выходу. Он был бесшумен и предельно осторожен, прячась за укрытиями, как только появлялась такая возможность.

– Я думаю, нас поселят где-нибудь возле Эйфелевой башни, будем квартироваться в элитном районе, пока не получим дальнейших распоряжений верховного командования, – краем уха слышал Робер. – Не знаю, как вы, а я в свободное время собираюсь гулять по Елисейским полям, тискать француженок и стрелять по их мужьям, если вздумают рыпаться. Как в тире по мишеням!

Робер стиснул кулаки, подумав, как было бы здорово въехать на своей супермашине прямо в зал ожидания аэропорта, разбив стекло, чтобы шумом привлечь внимание вражеских офицеров, а затем, с Марсельезой на устах, наехать на кучку этих жалких завоевателей, считавших себя пупами земли.

Ему было обидно, что чужакам так легко удалось проникнуть в его страну, завоевать ее без особых для себя потерь, словно они заняли какую-нибудь обыкновенную деревеньку, где им могли сопротивляться только вилами да топориками.

Вздохнув, Робер положил руки на руль «Бугатти» и на секунду закрыл глаза. Он представил себе свободную Францию, счастливых людей, которым не придется прислуживать немецким хозяевам, и понял, что ради этого можно пожертвовать многим, даже жизнью. Но ему еще предстояло найти возможность для борьбы, а надавать немцам по зубам, живя в оккупации, было делом сомнительным. Подумав, Робер поехал на север Франции, по дороге, на которой еще не появились блокпосты с немцами.

– Только бы вас тут не было! – говорил, стиснув зубы, Робер, но знал, что это – утопия, и, конечно же, очень скоро его план будет нарушен, так что придется вносить в него коррективы. Не прошло и получаса, как он увидел столпотворение машин и танковую колонну. Это был конец его путешествия.

– Ты куда это собрался, а? – на ужасном английском заговорил тощий немец в пенсне, когда Робер опустил стекло. – На такой-то машине! Ох, какая роскошная… Боюсь, она больше не принадлежит тебе. Я объявляю ее собственностью Германии. Ганс! Привяжи машину тросом к замыкающему танку, это наш первый трофей за сегодня.

Он обращался к огромному немцу, который стоял как вкопанный перед машиной Робера, растопырив пятерню. Услышав своего офицера, солдат криво усмехнулся и спросил, кивнув в сторону Робера:

– А с этим что делать?

– Да пусть едет пока с нами и наслаждается превосходной тачкой… В последний раз! – тощий немец от своей шутки разразился визгливым хохотом. Робер снова сдержал себя лишь ценой невероятных усилий. Его ненависть к врагу с каждым часом оккупации становилась все сильнее.

– Лягушатник, если будешь и дальше так грозно смотреть на своего нового хозяина, я попрошу танкиста, чтобы он дал задний ход и смял тебя, превратил в лепешку, – залаял немец, заметив острые чувства Робера. – Видишь эти танки? Им не пришлось много воевать, чтобы заполонить вашу страну. Вы жалкие трусы, попрятавшие головы в песок. Но ничего, эти чудо-танки еще повоюют, вот увидишь, они покажут себя во всей красе. Германию ждет великое будущее. Чего не скажешь о вас, лягушатники. Вы теперь – на свалке истории.

Ганс привязал машину к танку, и вскоре колонна тронулась в путь. На одном из перекрестков Робер резко вдарил по газу, выворачивая на проселочную дорогу. Трос оборвался, послышались крики, затем – выстрелы, несколько пуль проделали дырки в машине, но главное, что шины остались целы. Вцепившись в руль, Робер пел Марсельезу, ощущая, как его переполняют эмоции. Машину трясло, поскольку дорога была вся в ухабинах, но Робер не замечал неудобств. За ним гнались немецкие авто, вот только что могли сделать любители с опытным гонщиком. Вскоре вой их моторов затих, и Робер продолжил свое опасное путешествие на север Франции.

Главное, он смог вырваться из плена, а это значило, что немцы оказались не настолько безукоризненными, и с ними вполне можно было бороться.

Секретный агент

Смельчаков было трое. Не смирившихся. Тех, кто не просто мечтал о свободной Европе, но и готов был ради нее отдать жизнь. Парни, которые когда-то отчаянно бились за победы на гоночных трассах, теперь готовились сплоченно противостоять общему врагу. Робер Бенуа, Жан-Пьер Вимилль и Уильям Гровер проходили в Великобритании интенсивную подготовку к подрывной деятельности.

Жан-Пьер был отчаянным гонщиком, который отличался нетерпением на трассе, опасной манерой вождения, стремлением опережать соперников любой ценой, даже если придется сильно рискнуть. Он славился своими успехами на Гран-при Довиля, зрелищными гонками, проходившими прямо на городских улицах. В Довиле его «Бугатти T59» частенько побеждал, но не раз этот интересный Гран-при омрачался фатальными инцидентами. Однажды Жан-Пьер участвовал в заезде, который унес жизни сразу двух пилотов, Раймонда Чамбоста и Марселя Лею. К финишу приехали всего три машины! Но Жан-Пьер никогда не боялся состязаний, даже смертельно опасных. Не зря он добился исполнения своей давней мечты – выступать за «Бугатти» в одной команде с Робером Бенуа, которого считал величайшим французским гонщиком всех времен. Добиться таких же успехов ему не удалось, но он запомнился своими храбрыми маневрами и неуступчивостью.

Вимилль с Бенуа на «Бугатти» после победы на «24 часа Ле-Мана», 1937

Уильям Гровер был наполовину британцем, наполовину французом. Его отец, коневод из Беркшира, подружился с русским князем Трубецким, послом в Лондоне. Однажды Трубецкого отправили на службу в Париж, и он взял с собой своего британского приятеля, который вскоре влюбился в молодую француженку и женился на ней. Пожив некоторое время в столице Франции, Гроверы переехали в Монте-Карло, где повзрослевший Уильям стал интересоваться всем, что было связано с механикой. Он целиком разобрал свою первую сложную игрушку – мотоцикл, а когда собрал, все с удивлением обнаружили, что «стальной конь» стал куда лучше. «Я разбираюсь в живых конях, а мой сын – в металлических!» – мог пошутить его отец.

Вскоре Уильям официально стал шофером, при этом втайне начал участвовать в гонках, взяв себе незамысловатое прозвище «Уильямс», производное от своего имени. Он скрывал свой реальный возраст, чтобы его не дисквалифицировали. Официально Уильям работал шофером у ирландского художника сэра Уильяма Орпена, аристократа, рисовавшего на военную тематику, по понятным причинам весьма популярную в те времена.

У Орпена был роскошный «Роллс-Ройс» и пылкая любовница по имени Ивонн Обик, которая благодаря своей страстной связи с богатеем купалась в роскоши. Ее заинтересовал красавчик Уильям, молодой человек в стильной коричневой куртке и кожаной фуражке, идеально знавший французский и английский языки, а главное, умевший так лихо гонять на роскошной тачке, что кружил девушке голову во всех смыслах. Когда Орпен охладел к любовнице, то подарил ей квартиру в Париже и тачку, к которой прилагался шофер. Но Уильям был уже не просто шофером, а классным гонщиком, который на маломощной машине пытался бороться на трассах Гран-при Франции с самим чемпионом мира Робером Бенуа из «Деляж» – конечно, мастерство фаворита и его супермашина не позволили дерзкому юнцу одержать верх.

Все изменилось, когда он стал близким другом для семьи Бугатти – теперь ему выдавали машины намного лучше. Он навсегда вошел в историю, когда в 1929 году выиграл на стильном «Бугатти 35B», раскрашенный на британский манер, первый в истории Гран-при Монако, после чего в княжестве его просто боготворили. Он смог победить не кого-нибудь, а самого немца Рудольфа Караччиолу, главного фаворита гонки из команды «Мерседес». Были у Уильяма и другие славные победы на этапах Гран-при, но ту запомнили больше всего. То, как к нему относились с тех пор в Монако, наглядно иллюстрирует случай. Его жена Ивонн Обик разделяла страсть мужа к гонкам, вместе они часто гоняли по Монте-Карло, устраивая шуточные дуэли на нешуточных скоростях. Однажды Ивонну остановил полицейский, и она спросила: «Так что же вы не тормознули тогда и моего мужа?» «Это же Уильямс! – последовал ответ. – А мы Уильямса не останавливаем».

Уильям Гровер

После вторжения немцев во Францию все трое бывших гонщиков разными путями попали в Великобританию, чтобы однажды отправиться в родные края и достойно отомстить за национальный позор – все они жаждали, чтобы Третья республика восстала из пепла, а германские волки покинули ее, поджав хвосты.

– Вам предстоит непростая задача – вести двойную жизнь, быть русскими матрешками, – рассказывали пилотам на предварявших вояж инструктажах. – Немцы всегда будут сомневаться в вас, ведь вы для них – враги. И поэтому когда будете с ними общаться, помните все, чему вас обучали. У вас не должно быть и тени сомнений в себе, в своих легендах. Если немец спросит, какую марку вина вы любите, и неделю назад вы называли Шабли, значит, должны сказать то же самое, без запинки. Будьте уверены, они начнут вас проверять с первого же дня. Ведь разоблачение агента для них – это большая победа, и, поверьте, они с радостью снимут с вас скальп, если у них появится хотя бы малейшее подозрение. Сами понимаете, если вас все-таки разоблачат, то в лучшем случае вас расстреляют, а в худшем будут долгие и мучительные пытки. И если они выбьют из вас секретную информацию, то это подставит под угрозу успех всей операции.

Все это совершенно не пугало Робера и его друзей. Получив нужные знания в британском Управлении специальными операциями, все трое спецагентов стали рваться на родину, где положение дел становилось только хуже. Каждый получил свою легенду и позывные, оставалось дело за малым – обвести вокруг пальца проницательного немца, убедить его в том, что нет никакого сопротивления, что они всего лишь французы, которые сдались на милость победителям.

На практике бывшим гонщикам нужно было активно проводить подрывную деятельность: снабжать оружием других агентов сопротивления, организовывать саботажные группы, устраивать диверсии, переправлять в Британию агентов, которые провалили свои миссии, словом, делать все, чтобы немцам жилось несладко.

Во Францию экс-гонщики возвращались по отдельности. Робера десантировали с самолета, приземление на парашюте вышло мягким, но нервным. Он впервые пожалел, что на его родине нет такого густого тумана, как в Британии, ведь если бы немец увидел его в этот момент, все было бы кончено. Но поскольку операция проходила поздно вечером на безлюдной местности, все обошлось.

Сопротивление

Агентурная сеть в Париже, частью которой стал Робер и его друзья, называлась «Каштан». Она была создана с нуля, и бывшие гонщики стали играть в ней важные роли. Особенно это касалось Уильяма Гровера, в которого британцы, как в своего, вложились больше всего, к тому же он легко мог говорить на двух языках. Именно его назначили лидером «Каштана».

– Я не позволю немцам использовать французские заводы и фабрики, – говорил Уильям, работавший под псевдонимом Владимир, на одном из тайных собраний. – Любой снаряд, произведенный у нас, только приблизит их к цели. Я буду устраивать саботажи, организовывать встречи с рабочими и мануфактурщиками, объяснять, как портить изделия так, чтобы немцы, ни о чем не догадываясь, отправляли на фронт партии брака. Да, это будет рискованно для наших сограждан, разоблачение может стоить им жизни, но игра стоит свеч. И первым делом я устрою саботаж на крупнейшем заводе «Ситроен».

– У меня осталось много связей с автомобильными фирмами, – с жаром вторил ему Робер, взявший себе имя Лионель. – Я собираюсь активно с ними сотрудничать, находить машины, которые будут доставлять сброшенное лондонскими союзниками оружие, а потом доставлять его в Париж и в другие города, если понадобится.

Французское сопротивление

Уильям и Робер стали детально прорабатывать совместные операции, Жан-Пьер сосредоточился на своих участках работы – в основном, он работал шофером. И первое время все шло неплохо, пока их не сдал двойной агент Анри Дерикур. Он поведал гестапо не только о «Каштане», но и о других агентурных сетях, возникших во Франции.

Этот человек был военным летчиком, а не вышколенным шпионом, готовым к любым поворотам судьбы, и когда немцы неожиданно разоблачили его и приставили к стенке, Дерикур согласился им помочь, особенно когда они пригрозили арестовать его возлюбленную.

Летом 1943 года «Каштан» был ликвидирован. Немцы, перехватив шифровку радиста, узнали о штаб-квартире агентурной сети. Поймали родного брата Робера Мориса, который под дулом пистолета привел гестаповцев в свой замок, где проживал Уильям Гровер. Немцы схватили Гровера, который очень долго и успешно водил их за нос. Аристократичного вида мужчина с пышными усами, в очках с темными стеклами производил на них приятное впечатление и подозрений не вызывал, документы у него проверяли крайне редко, а если и делали это, то смотрели бумаги вскользь.

Вот только после разоблачения жалеть его не стали. Много часов Гровера пытали в штаб-квартире гестапо на авеню Фох в Париже, используя средневековые методы – жгли кожу, выворачивали суставы, кололи иглами под ногтями, но тот держался, молчал. Тогда его отправили в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Там британского агента, дослужившегося за годы сопротивления до звания капитана, кормили тухлой вареной свеклой, держа в крохотной камере с микроскопическими окнами, из которых в помещение едва пробивался свет. Немцы отказывались от помощи Красного Креста, предпочитая, чтобы узники медленно подыхали. А когда Гроверу стало совсем плохо, его посадили в машину скорой помощи и отвезли в Индустрихоф. Но не для того, чтобы вылечить – там его казнили, незадолго до того, как Германия капитулировала.

Робера тоже едва не поймали, как и Гровера, но в его доме было пусто – агент уехал из замка отдыхать со своей любовницей, не зная, что немцы совершают облавы. Но через три дня они его все-таки разыскали.

Бегство

– А ну стоять! – рявкнул сотрудник гестапо, выхватив пистолет, когда Робер оказался в ловушке. Бежать было некуда, его загнали в угол. Он оценивающе посмотрел на врага. Тот был вооружен, но Робер, не привыкший сдаваться, все равно прикидывал, как можно спастись. Он сжал кулаки, решив, что терять все равно нечего, и в этот момент появились напарники немца. Четыре крупные фигуры поперли прямо на него, и всякое сопротивление смысла больше не имело. Робер презрительно сплюнул им под ноги.

– Вот ты и попался, лягушатник, – произнес грузный человек в офицерской форме. – Мы давно пасли вас, диверсанты хреновы. «Каштан» уничтожен. Твои друзья сейчас в пыточных, из них выбивают признания. Советую тоже развязать свой язык, иначе… Думаю, ты знаешь, что тебя ждет, если будешь молчать.

– Думаете, я вас боюсь? – хмыкнул Робер, доставая сигарету и быстро закуривая. – Просто жалею, что не могу уложить вас прямо тут автоматной очередью.

Офицер ударил Робера по губам, выбив изо рта сигарету. Алая струйка крови потекла с подбородка. Солдаты схватили француза под руки и повели в машину. Офицер сел спереди, рядом с водителем, конвоиры вместе с пленником разместились на заднем сидении. Наручники надевать не стали, посчитав, что опасности побега нет никакой.

– Ладно, трогай, – произнес офицер, довольно улыбаясь – он ждал, что командование наградит его за удачную операцию по захвату опасного врага. Но только одно упускал из виду этот гестаповец – в машине оказался не просто враг, но еще и опытный гонщик, которому было достаточно бросить один взгляд на салон автомобиля, чтобы быстро оценить обстановку и прикинуть возможности для побега. И Робер нашел лазейку – дверь слева от него была прикрыта неплотно.

Дождавшись, когда машина резко повернет на перекрестке, он вытолкнул одного из конвоиров на улицу и вместе с ним кубарем покатился по земле. Его рефлексы работали безупречно – конвоир еще только поднимался, пытаясь сообразить, что случилось, а бывший пленник уже мчался по улице Ришелье, зная, что дорога каждая секунда. Он бежал по узким переулкам и дворам, резко меняя направление движения, стараясь запутать преследователей. В какой-то момент он подскочил к одному из домов и замолотил в дверь. Ему открыл старый знакомый, не став задавать лишних вопросов.

– Мне нужно переодеться, давай быстрее одежду, времени нет вообще! – крикнул Робер, и через пять минут снова бежал через дворы, в надежде, что немцы не узнают его в новом облачении. А еще он успел позвонить по телефону своему шоферу, который должен был встретить его в условленном месте. Но вместо машины француза поджидали вездесущие сотрудники гестапо, и на этот раз их было слишком много.

Робер сразу понял, что улицы перекрыты, и подскочил к ближайшему дому – у него оставалась еще одна шаткая надежда на успех. Подпрыгнув, он зацепился за перекладину пожарной лестницы и подтянулся, затем проворно забрался на крышу здания, после чего помчался прямо по черепицам крыш, действуя уже больше по наитию – ему казалось, что вот-вот его догонят. На одной из крыш он в отчаянной попытке спастись от преследования спрыгнул в чердак, надеясь, что гестаповцы не заметили его маневра. Оказавшись в полной темноте, Робер почувствовал, как в спину ему уткнулось дуло ружья. Вздохнув, он поднял руки, приготовившись сдаться.

– Мсье, неужто вы вздумали обворовывать пожилую женщину средь бела дня? Да как вам не стыдно! – раздался скрипучий старушечий голос, после чего кто-то дернул за веревочку, и зажглась пыльная лампочка. Робер нервно расхохотался, обернувшись к пожилой женщине, хозяйке квартиры. Та, разинув рот, внимательно разглядывала лицо незваного гостя.

Это был брюнет с зачесанными назад волосами, у него был покатый лоб, глубокие морщины между бровей, выдававшие нервный образ жизни, крупный нос и тонкие, обкусанные губы над широким, волевым подбородком. В глазах визитера было море огня, эмоций, которыми мог обладать только невероятно энергичный, умный и глубокий человек. Несмотря на всю шаткость своего положения, он широко улыбался старушке. Она узнала его тотчас – не раз ей приходилось видеть этого человека на передовицах парижских газет.

– Робер, ах ты проказник! – произнесла она, когда оправилась от шока. – Думаешь, я тебя не узнала? Да ты мой кумир! Сколько скучных вечеров могло быть у меня, если бы не Гран-при, на которых ты всегда давал жару. Я ждала каждую трансляцию возле радио. А что это ты тут делаешь у меня в гостях, дорогой?

– Мамаша, долго объяснять, – хмыкнул Робер. – Если совсем коротко, я – агент Французского сопротивления, немцы плотно сели мне на хвост, и вы моя последняя надежда.

– Божечки, я всегда об этом мечтала – спасти тебя, милый мой Робер, – женщина обняла гостя, поцеловав его в щеку.

Вскоре он уже звонил из квартиры своей спасительницы начальству, записывая адрес, где его должен был поджидать самолет Королевских ВВС. Когда немцы перестали сновать туда-сюда под окнами, по каким-то причинам не удосужившись даже прочесать дом, где укрывался их враг, Робер под покровом темноты сумел бежать к месту встречи с пилотом самолета.

В этот раз ему опять повезло.

Диверсии

Робер недолго зализывал раны в Великобритании. Ему не терпелось поскорее вернуться во Францию, чтобы организовать там новую агентурную сеть, для которой придумали название Clergyman («Священнослужитель»).

Вместе с такими же энтузиастами он вынашивал коварный план. Французы собирались уничтожить линию электропередач между Пиренеями и Бретанью, и тем самым нарушить немцам связь между этими двумя стратегически важными локациями. А еще агенты намеревались устроить крупномасштабную диверсию на железнодорожном узле в Нанте.

Первую попытку осуществить этот дерзкий план Робер предпринял в феврале 1944 года, бросив якорь в Нанте, где, согласно новой легенде, он работал местным священником. В этот раз Робер тесно сотрудничал с Жаном-Пьером Вимиллем, который перевозил на грузовиках оружие и боеприпасы. Вместе они также делали всякую «мелочевку» – поджигали германские склады с оружием, срывали врагу важные спецоперации. Однако немцы продолжали делать все, чтобы выйти на след Робера, и вскоре арестовали его радиста. Началась очередная душещипательная погоня за французом – немцы быстро выяснили, что под рясой священника скрывался тот самый Робер Бенуа, один из самых разыскиваемых агентов Французского сопротивления. Погоня завершилась в пользу Робера, но операция была провалена. Экс-гонщику пришлось вновь вернуться в Великобританию.

Зато там он познакомился с кудрявой француженкой по имени Дениз Блох. Девушка была еще более отчаянной штучкой, чем Робер, а потому они быстро нашли общий язык.

С самого начала войны Дениз научилась обманывать немцев – вместе с матерью она тщательно скрывала свое еврейское происхождение, для чего семье Блох пришлось постоянно подделывать документы и жить под вымышленной фамилией. Вскоре Дениз влилась в ряды Французского сопротивления, с тех пор ее жизнь превратилась в триллер – каждый день она рисковала быть арестованной и участвовала в сложных операциях.

Однажды ей пришлось залечь на дно в глухой рыбацкой деревне, где несколько недель она сидела взаперти и за это время сходила лишь раз в парикмахерскую, чтобы покрасить волосы – у немцев появилась ее фотокарточка, нужно было поменять внешность. Гестаповцы уже вовсю шли по ее следу. И все равно она жаждала продолжать заниматься подрывной деятельностью, хотя возникла реальная опасность ареста и последующей казни.

За время службы Дениз сменила несколько агентурных сетей, но лишь потому, что предыдущие были разоблачены. При этом не раз она показывала себя отличным агентом. Однажды в холодную зимнюю погоду ей удалось в легкой одежде попасть в Испанию, для чего она совершила впечатляющий пеший марш-бросок через Пиренеи с двумя сопровождающими. Француженка должна была разыскать в Испании британских союзников и рассказать им о бедственном положении своего руководителя Джорджа Старра, возглавлявшего агентурную сеть Wheelwright («Колесник»). В Испании Дениз не только не арестовали, там ей даже удалось встретиться с британским консулом. Вскоре союзники узнали о положении Старра, а значит, Дениз с блеском выполнила сверхсложную миссию.

Но Дениз рвалась обратно во Францию, вот только на Бейкер-Стрит не хотели отправлять девушку на верную смерть, учитывая, что гестаповцы объявили на нее охоту. Дениз с презрением относилась к чрезмерной опеке британцев, разыскивая любую возможность вернуться домой. Но ее действительно окружили вниманием и заботой, искренне желая помочь! С ней работали лучшие британские агенты, передавая свои знания, она прошла серию тестов на профпригодность, наконец, из нее сделали профессиональную радистку. А когда на аэродроме под Манчестером она наконец-то научилась прыгать с парашютом, преодолев страх высоты, ее впервые познакомили с Робером Бенуа.

Во Франции, куда вскоре направили эту «сладкую парочку», их уже поджидал старый-добрый Жан-Пьер Вимилль, который стал там их шофером. Как только Робер снова оказался в Нанте, он начал энергично восстанавливать утраченные связи и планировать ту самую диверсию. И долгое время ему сопутствовала удача.

Пока однажды ему не сообщили, что в Париже умирает его мать. Робер бросил все дела, чтобы попрощаться с ней.

Провал

– Ребята, если я не вернусь сюда завтра в полдень, вам придется немедленно уехать – это значит, что-то пошло не так, – инструктировал Робер своих помощников Дениз и Жана-Пьера перед тем, как покинуть виллу в Нанте. Это была штаб-квартира восстановленной из пепла агентурной сети «Священнослужитель», где проходили самые важные собрания членов Французского сопротивления.

Робер всегда просил своих подопечных соблюдать осторожность, если куда-то срочно отлучался не по делам, связанным с миссией, а из-за побочных обстоятельств. Он считал, что лучше лишний раз перестраховаться и не рисковать всей миссией.

Как только он ушел, Дениз нервно прыснула со смеха.

– Какое у Робера все-таки потрясающее чувство юмора! – покачала она головой и вздохнула. – Хоть и черное. Ну чего нам бояться? Надежный человек сообщил, что его мать умирает. Нет причин ему не доверять. Да и вообще, мы полгода успешно здесь живем, все делаем, что требуется для выполнения главной задачи, работаем как часы, выставляем немцев полными идиотами… И тут наш дражайший товарищ Робер заявляет, что мы должны ждать его возвращения в полдень, иначе кранты всем. И что же случится, если мы ослушаемся приказа? Черные тени опустятся на нашу виллу, изо всех щелей повылезают черти и сожрут нас – меня, тебя, Жан-Пьер, твою жену Кристин? Веселенькая перспективка. Нет, ну зачем всех нервировать, мы и так давно уже на пределе!

– Я считаю, что Робер – парень не робкого десятка. И если что-то его тревожит, значит, это должно тревожить и нас, – взволнованно ответил Жан-Пьер. – И потом, у него гипертрофированное чувство ответственности. Он мечтает, чтобы в этот раз все прошло как по маслу.

Впрочем, даже такой опытный агент как Жан-Пьер не принял слова своего бывшего напарника по «Бугатти» всерьез, вскоре позабыв о предупреждении. С ним на вилле была его супруга, лыжница Кристин де ла Фрессанж, и легкое общение с ней усыпило бдительность агента сопротивления.

В полдень Робер так и не вернулся. Жан-Пьер отвез Дениз на ближайшую ферму, откуда она отправила протокольное радиосообщение. Ощущение смутной тревоги возникло у всех, но никто не решался покинуть штаб-квартиру.

– Да где же ты, черт бы тебя побрал! – пробормотала Дениз, глядя в окно на тугие пепельные тучи, стянувшие небо. Моросил мелкий, противный дождик.

Француженка утешала себя мыслью, что Робер отправился прощаться с матерью, и мог задержаться – дело-то было деликатное. Сама она привыкла к смерти, поэтому чужое горе не сильно ее тревожило, она была слишком практичным человеком. Ее больше заботило другое, чтобы Робер смог быстро восстановить свое психологическое состояние, которое могло пошатнуться из-за возможной утраты.

Вечером Дениз отправилась на кухню, чтобы вместе с Кристин приготовить ужин, хотя аппетита ни у кого не было. Достав из ящиков с продовольственными запасами овощей, она стала резать капусту и едва не поранила палец, услышав глухой шум моторов. Выглянув в окно, она побледнела – немцы раскрыли их местоположение, десятки машин съезжались прямо к дому, все пути из дома были отрезаны.

Краем уха Дениз услышала, как кто-то вышиб дверь.

– Hande hoch! – послышался голос. Она повернулась и увидела рядового немецкого солдата, направлявшего на нее пушку.

– Поздравляю, солдатик, ты поймал серьезную пташку! – хохотнула она и выполнила приказ, понимая, что впереди ее ждут только боль и стыд, а потом – сырая безымянная могила.

Ей, а также почти всем остальным, кто был в тот день на вилле, надели наручники на руки и посадили в машины. Спастись удалось только Жану-Пьеру. Как только он услышал шум моторов, схватил жену и бросился к окну первого этажа. Кристин встала в дверях как вкопанная, ужас захватил ее разум, и она не могла дальше следовать за Жан-Пьером, у которого совсем не осталось времени следить, бежит она за ним или нет – все происходило слишком стремительно. Разбив стекло, он помчался мимо немцев, стрелявших ему в след. Он лавировал между машинами, которые парковались. Прибежав к ручью за виллой, Жан-Пьер нырнул под воду, где провел целых два часа, позволив себе держать на воздухе только нос.

Когда он вылез из воды, виллу уже облизывали языки пламени – немцы подожгли штаб-квартиру агентурной сети. Робер Бенуа к этому моменту был арестован, при этом главным подозреваемым в предательстве до сих пор считается его брат Марсель. Некоторые историки, правда, намекают, что сдал всех именно Жан-Пьер Вимилль, как единственный человек, которого тогда не арестовали, но эту версию считают нежизнеспособной.

Концлагерь

За время войны в концентрационных лагерях было казнено около 75 000 членов Французского сопротивления.

Супруге Жана-Пьера Кристин повезло больше, чем остальным. Ее направили в лагерь смерти, и по пути туда ей удалось спастись – помогло счастливое стечение обстоятельств. Она стояла на Восточном вокзале Парижа в ожидании депортации. В автомобиле Красного Креста, из которого пленникам раздавали еду, работала ее кузина. Родственница добыла для Кристин белый халат, чтобы та перевоплотилась в сотрудницу Красного Креста. После этого Кристин забралась в автомобиль и сама стала раздавать бутерброды заключенным, которых было так много, что охранники просто не заметили этого маневра. Вскоре Жан-Пьер воссоединился со своей спасенной супругой в Париже. Эта история закончилась благополучно. Хотя Вимилль умер вскоре после войны – на гоночной трассе. Выступая за «Альфа Ромео», бывший агент Сопротивления выиграл несколько титулов, включая Гран-при Франции, а умер в 1949 году, попав под колеса автомобиля во время тестовых заездов.

В свою очередь, схваченную немцами Дениз Блох сначала долго пытали, затем помотали по разным лагерям. Ей приходилось выполнять тяжелые работы, но больше всего ее здоровье подорвалось на строившейся взлетно-посадочной полосе. Выполнять адский объем работы приходилось зимой в рваных лохмотьях, а учитывая, что условия жизни в лагере были и без того невыносимыми, Дениз тяжело заболела – у нее началась гангрена. В январе 1945 года в тяжелом состоянии ее доставили в лагерь Равенсбрюк, где ей не только не оказали помощи, но и бросили в карцер. Начальник лагеря Фриц Сухрен, как только понял, что Дениз не годится для работ, доложил об этом в Берлин. Вскоре пришло распоряжение казнить ее. Дениз уже с трудом стояла на ногах, когда палачи подняли ружья, готовясь стрелять в пленных на поражение. И пуля, пробившая храброй женщине шею, принесла ей облегчение. Увы, Дениз так и не удалось дожить до дня победы. Вскоре ее тело сожгли в одной из печей концентрационного лагеря.

Робер Бенуа тоже прошел по страшному маршруту «пытки – лагерь».

Несгоревшие останки узников фашистских концлагерей

…

– А ну говори, пока я тебе живот не вспорол! – орал гестаповец, приставляя нож к агенту Французского сопротивления. – Я живо выпущу тебе потроха, если ты немедленно не раскроешь имена всех своих сообщников, вплоть до уборщицы, которая мыла у вас полы. Все, ваша песенка спета. Твоих друзей сейчас тоже выворачивают наизнанку, какой смысл молчать? А? Я тебя спрашиваю, французский ублюдок!

Гестаповец дал Роберу пощечину, и тот сплюнул сгустком крови ему в лицо. Немец побагровел, утирая трясущейся рукой с бледной, покрытой угрями кожи харкотину. Он нервно расхохотался, после чего кивнул своему более крупному напарнику, и тот принялся изо всех сил бить пленника по животу, и его удары были такими мощными, что затрещал стул, на котором сидел связанный Бенуа. Француз держался, почти не кричал, и мечтал поскорее потерять сознание.

– Ты что, язык проглотил? – рявкнул прыщавый гестаповец, поправляя очки. Он уже давно потерял всякое терпение и только и делал, что кричал, сильно охрипнув от своих бесполезных попыток выудить хотя бы крупицу информации. – Все, финита ля комедия! Ты у нас, здесь, во Френской тюрьме, слышишь? Тут тебе никто не даст сосать молочко из груди британской шлюхи, которая тебя, лягушатника, прикормила! А ну говори, с кем сотрудничаешь, кто еще занимается подрывной деятельностью во Франции с санкции ваших британских боссов? Мне нужны имена и адреса, причем немедленно!

Робер криво ухмыльнулся залитыми кровью губами. И подмигнул отекшим от побоев глазом.

– Ты что-то хочешь сказать? – в надежде пригнулся к нему гестаповец, дрожа от нетерпения – ему надоело, что несколько часов пыточных работ пошли насмарку. Робер сделал знак, чтобы тот нагнулся еще ближе, после чего прошептал ему на ухо: «Сдохни, немецкая свинья!»

– Да что ж это такое! – побагровел гестаповец, и снова кивнул своему крупному напарнику, чтобы тот поработал кулаками и ногами. Сам он подошел к столу, на котором лежали ножи, крючки и прочие пыточные атрибуты. Ему очень не хотелось переходить ко второй фазе пыток, поскольку он терпеть не мог визгов и стенаний, но именно эту работу поручило ему немецкое командование, и ослушаться он не мог. Гестаповец взял несколько крючков, повернулся к пленнику, и, вздохнув, произнес:

– Ладно, отбивную мы из тебя сделали. Теперь посмотрим, насколько ты действительно умеешь переносить боль.

За следующие несколько часов Робер лишь пару раз вскрикнул от действительно невыносимой боли, но не сказал немцам ни слова. Позже, когда его бросили в камеру, он несколько часов лежал на ледяном полу, то приходя в сознание, то теряя его. Наконец, Робер немного пришел в себя и зашевелился. Он дополз до стены, возле которой лежала отслоившаяся штукатурка, взял самый большой ее кусок, после чего накарябал слова: «Никогда не признаюсь!»

Немцы вскоре и сами поняли, что пытки бесполезны. Тогда Робера Бенуа отправили в концлагерь в Бухенвальде, определив его в печально знаменитый «Блок № 37».

…

Художник и гравировщик Огюст Фавье был одним из пленников концлагеря в Бухенвальде. В 1942 году британцы завербовали француза своим агентом, чтобы он изготавливал поддельные документы и продовольственные карточки, но немцы его поймали и арестовали.

В концлагере Фавье решил рисовать портреты узников. У него были карандаш и бумага, которые ему тайно передали, и он использовал все свое мастерство, чтобы навсегда запечатлеть ужасы Бухенвальда. Рисовать удавалось урывками, на закате дня.

Однажды Фавье узнал, что в 37-й блок перевели крупную партию пленных британских и французских офицеров, которых немцы называли «парашютистами». Среди них были очень известные люди. Он восхищался ими, их выдержкой, многие не растеряли чувства юмора и, несмотря на статус смертников, сами поддерживали Фавье, стараясь развеселить его во время работы.

Он хорошо запомнил 30-летнего капитана Пьера Мулсанта, легендарного агента сопротивления, который так смешно шутил, что рисовать его портрет оказалось непростой задачей. Когда немцы собирались его повесить, он принялся возмущаться, настаивая, чтобы его расстреляли как военного – и добился своего. Мусланта приставили к стенке и перед залпом он крикнул: «Да здравствует Франция!»

Еще Фавье не мог забыть малыша Жака Меньо, когда-то мечтавшего стать летчиком, но из-за травмы руки списанного из армии. В конце концов его отправили во Францию агентом, он прятал для Сопротивления оружие и радиопередатчики в доме своей тетушки, но его сдал двойной немецкий агент, и в результате он оказался в Бухенвальде.

21-летний юноша, которому бы жить да жить, потряс Фавье. Тот долго его рисовал, стараясь запечатлеть малейшие детали, а когда Жак взглянул на портрет, то, расхохотавшись, сказал: «Почему у меня такой презрительный вид? Лучше бы для потомков я улыбался!» Вскоре его расстреляли, но перед этим он успел написать письмо отцу: «Я покидаю тебя, отправляюсь на лучшие небеса или в худший ад. Но то, что я хотел, я получил, было очень весело!»

Когда Фавье услышал имя Робера Бенуа, находившегося в списке пленных, то твердо решил нарисовать и его портрет. Увидев художника, Робер улыбнулся: «Ты как раз вовремя! Тебе повезло, ты сможешь в последний раз посмотреть на мое дружелюбное лицо».

Лагерный художник глубоко вздохнул и покачал головой. Он много раз видел эти изможденные, осунувшиеся лица. И часто – поблекшие, пустые глаза. Робер выглядел ужасно, немцы долго пытали его, оставив немало шрамов на теле, а еще они редко кормили бывшего гонщика, так что француз сильно исхудал.

Но вот глаза, они-то оставались живыми и внимательными.

– Так, у нас мало времени, я постараюсь запечатлеть вас в лучшем виде, – ободряюще произнес Фавье, после чего принялся за работу.

Многие пленные просили Фавье оставить портреты для потомков, чтобы сохранилась память об их последних днях на Земле. Портрет 49-летнего Робера встал в один ряд с остальными рисунками героев того времени, людей со стальным характером, которые не прятались от ужасов войны, а делали все, чтобы прогнать немецких оккупантов со своих родных земель. Многие фанаты игровых автоматов онлайн выбирают слоты на сайте https://rust-wiki.info/kazino-na-dengi/ . В реестре представлены только официальные проверенные игровые клубы, предлагающие фантастически выгодные условия для геймеров. Для того, чтобы запустить раунд, достаточно пройти процесс быстрой регистрации и пополнить депозит. Переводить средства можно, пользуясь различными платежными системами.

Как и многие из них, чемпион мира и великий гонщик Робер Бенуа не дожил до победы, но он был среди тех миллионов храбрецов, кто ее значительно приблизил.