Как танцы на льду стали частью олимпийской программы? МОК пошел на поводу у русских фигуристов
История первых чемпионов.
Февраль-75. В датском Копенгагене только-только завершился чемпионат Европы. У советских спортсменов сразу 5 медалей, 2 из них — в танцах на льду. К этой дисциплине повышенное внимание — через год, на Играх в Инсбруке, запланирован олимпийский дебют. МОК пересмотрел программу, чтобы увидеть на льду новый танец в исполнении Людмилы Пахомовой и Александра Горшкова. Но золото Евро-75 едва не перечеркнуло все планы.
«После показательных выступлений на нас вышли представители Внешторга, — вспоминает тренер пары Елена Чайковская. — Они попросили, чтобы Мила с Сашей сфотографировались на фоне рекламного плаката нашей экспортной водки. Конечно, я была против. Тогда подключились люди то ли из советского посольства, то ли из торгпредства и сказали: «Надо! Приказ из Москвы!» Я пыталась объяснить, что во дворце этом датском холод собачий и сквозняки. Но посольским было плевать на датские сквозняки и на последствия».
Последствия оказались страшными. Уже в самолете по пути из Копенгагена в Москву Горшков почувствовал сильную боль в спине. В автобусе, который встретил советскую делегацию в аэропорту Шереметьево, не смог сидеть — «ехал стоя, буквально повиснув на поручне». Врачи долго не могли установить, в чем причина такого дискомфорта, ссылались на невралгию.
«Дома Мила грела Сашу в ванной. Но легче не становилось. Наоборот, он начал помирать, — рассказывает Чайковская в своей книге «Конек Чайковской. Обратная сторона медалей». — Мила до последнего думала, что Саша сможет отлежаться, — впереди был чемпионат мира. Но однажды он в горячей воде потерял сознание. Мы начали искать серьезных врачей. Нам посоветовали потрясающего диагноста Владимира Сыркина. Говорили, он лечил самого Брежнева.
Он внимательно прослушал Сашу, прошел всю грудную клетку и вынес приговор: «У него сердце ушло на пять сантиметров вправо, а в легких какая-то жидкость». Какая именно и сколько ее — даже этот чудо-врач не мог определить без специального оборудования. Только сообщил, что спасти Сашу может единственный специалист Михаил Израилевич Перельман».
Найти выход на профессора медицины помог министр путей сообщения. Он же уговорил врача прервать отпуск и нашел операционную в больнице РЖД. Как выяснилось, у Горшкова был пневмоторакс. Из легкого откачали больше двух литров крови. После операции их объем сократился почти наполовину. О том, чтобы вернуться на лед и отправиться в Колорадо-Спрингс на чемпионат мира, не было и речи. Врачи могли пообещать только одно: через месяц Горшков встанет на ноги. А он уже через две недели был на льду и готовился к показательным прокатам в США.
***
Врачи предрекали Горшкову неминуемую смерть еще в самолете. Но отказываться от поездки он не собирался.
«Некоторые журналисты впоследствии называли мое выступление на Играх-76 своеобразным подвигом, — вспоминает Александр Горшков. — Я так не считаю, ибо этот «подвиг» понадобился для того, чтобы расхлебывать собственный просчет, и расписывать его в ярких красках мне унизительно. Потому я всегда избегаю рассказов о том, как боролся с болью, как старался побыстрее подняться с больничной койки, чтобы вернуться в строй.
Подготовка к Играм началась у нас с первого выхода на международный лед после операции, в Колорадо-Спрингс. Почему я считаю, что именно тогда? Ну, хотя бы потому, что мы сразу же давали понять: не собираемся уходить из-за моей болезни, остаемся в спорте, полны новых задумок, идей — олимпийских.
Я до сих пор помню, как во время чемпионата мира 1969 года с этого катка уносили некоторых фигуристов. Они падали без сознания, так и не закончив программы. Кислорода на высоте почти два с половиной километра явно не хватало. Это сейчас спортсмены научились бороться с нехваткой кислорода, а тогда требовалась длительная акклиматизация.
Я должен был устоять. Продержаться. И устоял — в тумане, когда хрип рвется из горла, а ты его сдерживаешь, чтобы не дай бог кто-нибудь не услышал. Мила слышала. Чайковская слышала. За кулисами она приготовила кислородную подушку, и я мог после каждого выхода на лед отдышаться».
***
Когда чемпионат мира и показательные прокаты закончились, Пахомова и Горшков отправились в тур по Америке — организаторы анонсировали эти гастроли еще задолго до операции. В это время в Москве кто-то пустил слух, что Горшков не выдержал нагрузок и погиб, а власти скрывают его смерть от советского народа.
Разобраться в ситуации поручили Виталию Смирнову, который тогда был руководителем Олимпийского комитета. Звонок из Москвы застал фигуристов и их тренера в Сан-Диего.
«Поздняя ночь, наверное, часа два, — вспоминает Чайковская. — У меня в номере раздается звонок с ресепшен. Разумеется, на английском мне сообщают, что меня спрашивает Москва (ну, конечно, там ведь уже день, почему бы не позвонить).
Делать нечего — иду на ресепшен и звоню по телефону в номер Пахомовой. Там, естественно, долго не подходят, потом сонная Мила наконец берет трубку, я ей говорю: «Буди Сашу!» И все это время на телефоне в моем номере «висел» Смирнов, ждал подтверждения, что Горшков жив. Очевидно, не только он».
***
Для советского правительства Пахомова и Горшков были очень ценным ресурсом. Страна, которая привыкла быть всегда и во всем первой, никак не планировала упускать первое в истории олимпийское золото в танцах на льду. К счастью для Пахомовой и Горшкова, их планы полностью совпадали с тем, что наметило для себя руководство. Олимпийские игры — их главная мечта. Танцы в олимпийской программе — главный проект.
До появления пары Пахомова/Горшков танцы на льду не воспринимали всерьез. Считалось, что программы танцоров легче исполнять, чем программы одиночников или спортивных пар. Революция Пахомовой и Горшкова началась с произвольного танца 1970 года.
«Мы тогда безо всяких споров пошли на переусложнение танца, потому что были уверены: никогда спортивные танцы не попадут на Олимпийские игры, если они останутся технически менее совершенными по сравнению с одиночным или парным катанием, — обясняет Александр Горшков. — И история спорта показала, что мы были совершенно правы, проявив техническую и постановочную дерзость, ошеломив и наших соперников, и арбитров».
***
К Олимпийским играм сложных элементов в программах Пахомовой и Горшкова стало еще больше. Их произвольная программа была по-настоящему уникальна. До этого никто не мог так точно перенести движения и настроение фламенко на лед.
Помню, как много мы обсуждали рисунок произвольной программы, ее разлет на катке. Здесь ведь тоже есть свои тонкости. На первый взгляд, поставить фламенко на льду невозможно еще и потому, что танец этот обычно исполняют на месте, почти не двигаясь. Полет фламенко как раз во внутренней экспрессии. А в фигурном катании остановка смерти подобна.
Для меня в олимпийской программе было несколько своих «узлов». Если Мила в нем сама страсть, сама экспрессия и темперамент, то моя роль партнера, ведущего требовала большей сдержанности, строгости. Я бы сказал, требовала линии».
В Инсбруке судьи и болельщики увидели в этом танце и характер, и четкие линии, а мир танцев на льду получил первых олимпийских чемпионов.
На следующий день после соревнований в американской «Таймс» так подписали фото победителей: «Пахомова и Горшков стали главными виновниками появления танцев на Олимпиаде, которые, несомненно, украсили спортивные состязания, сблизив еще больше фигурное катание с искусством».
Вскоре после Олимпиады Людмила Пахомова и Александр Горшков завершили карьеру. В 1979 году Людмила заболела. Правильный диагноз — лимфогранулематоз (злокачественное заболевание лимфоидной ткани) — поставили не сразу. Да и сама Пахомова никак не хотела признавать болезнь. Она начала завоевывать признание как тренер и постоянно сбегала из больницы на каток. Лечение было бессистемным. Людмилы Пахомовой не стало 17 мая 1986 года. Ей было 39 лет.
Александр Горшков был государственным тренером, а с июня 2010 является президентом Федерации фигурного катания России.
В материале использованы цитаты из книг Е.Чайковской «Конек Чайковской. Обратная сторона медалей» и Л.Пахомовой и А.Горшкова «И вечно музыка звучит…»