Третьяк в НХЛ: мог уехать в «Монреаль» в 1983-м, воспитал одного из лучших вратарей 90-х, хвалил гимн США
Белфор, Хэкетт, Тибо – его ученики.
Владислав Третьяк – пожалуй, главное впечатление канадцев по итогам Суперсерии-1972. Местные болельщики открыли для себя Александра Якушева – самого «канадского» из советских хоккеистов, но сами игроки поражались тому, как действовал Третьяк.
Роги Вашон – голкипер «Монреаля» и «Лос-Анджелеса» в 70-е – так описывал свои впечатления от его игры: «Он действовал в непривычном для европейского вратаря стиле. Он был очень быстр в воротах и успешно комбинировал «баттерфлай» и «стэнд-ап» – он всегда оставался на ногах и не терял контроль».
Биография Третьяка, переведенная на французский, стала бестселлером в Квебеке. И именно франкофоны впервые решили привезти советского игрока в НХЛ: в 1983-м «Монреаль» потратил на него пик седьмого раунда и сразу же предложил контракт – 1,5 млн долларов на три года. Если б Третьяку разрешили поехать в НХЛ, он вошел бы в топ-5 лиги по зарплате (средний контракт в то время – 150 тысяч в год).
Но советские власти не отпустили. В то время Чехословакия разрешила игрокам старше 30, завершившим карьеру в сборной, переезжать в НХЛ – лига надеялась заключить подобный договор и с советской стороной. Контракт, предложенный Третьяку, генменеджер «Монреаля» вручил председателю Спорткомитета Марату Грамову, а о самом факте переговоров «Канадиенс» и советского вратаря вообще объявлял канадский министр спорта.
В изложении Третьяка переговоры выглядели так: «За мной приезжал генеральный менеджер «Канадцев» Серж Савар – правда, я об этом не знал. Он встречался с членами Политбюро, с Михаилом Сусловым. И секретарь ЦК сказал Савару, что папа Третьяка – большой военачальник и я не хочу его обижать своим отъездом».
Здесь точно есть нестыковка – Суслов умер посреди «пятилетки пышных похорон» и никак не мог вести переговоры с «Монреалем».
Владислав Третьяк с семьей, 1981 год
В феврале 1987-го Грамов провел пресс-конференцию, где ему задали вопрос об отъезде советских игроков в НХЛ. Он отметил, что к моменту окончания карьеры в СССР хоккеисты вряд ли будут интересны заокеанским клубам, а раньше их не отпустят.
«Когда наши игроки на пике – они нужны нам для нашей сборной, – заявил чиновник. – Они играют до 32-34 лет, и уходят, думаю, когда больше не могут продолжать. Потом идут и работают тренерами».
Перестройка еще не набрала ход, поэтому советский министр уверенно заявлял, что никто из задрафтованных на тот момент игроков не уедет в НХЛ. Уже через два года жизнь показала, что он ошибался.
В июне 1989-го Третьяк стал первым советским хоккеистом, которого выбрали в Зал славы. Вполне возможно, на комитет повлияло то, что незадолго до этого русские игроки рванули в НХЛ. Но выборщики были единодушны: дело не в национальности. Дэррил Ситтлер, которого выбрали в Зал в тот же день, сказал, что на международном уровне ни один вратарь не держал такой высокой планки, как Третьяк.
После церемонии последовал банкет, на котором Третьяку и предложили работать в НХЛ.
«Ко мне и подошли [Майк] Кинэн с вице-президентом «Чикаго», – рассказывал он. – «Владислав, ты не можешь нам помочь в работе с вратарями? У нас их семь человек – нужно выбрать, с кем идти дальше. Советником будешь». А я возьми да брякни: «С удовольствием!» – «Да ладно! Нам сказали, тебя взять вообще невозможно, и никогда ни у кого это не получалось». Я расхрабрился: «Да я готов!».
Ситуация с вратарями в «Чикаго» действительно была запутанной: в сезоне-1988/89 чаще всего играл дублер – причем и у него было лишь 35 матчей. Майк Кинэн не мог поделить игровое время между голкиперами, и очень часто снимал их после трех пропущенных шайб. Третьяк должен был упорядочить этот хаос, хотя приглашали его не на постоянную работу – в Чикаго вратарь летал на тренировочный лагерь, три домашних серии и плей-офф.
Уже через год все было предельно ясно: первый вратарь «Блэкхокс» – Эд Белфор, и он играет по 70 матчей в год. Но в «Чикаго» все равно было весело. Примерно все источники (Третьяк, Белфор, Джереми Реник) подтверждают, что в какой-то момент Кинэн хотел поставить в ворота на официальный матч самого Третьяка. На одной из тренировок русский вратарь встал в ворота и отразил все, что как-то направлялось в его сторону, после чего Кинэн объявил Белфору, что он потерял место стартера. Реник добавляет: «Зная Кинэна, сложно было понять, шутил он в тот момент или нет». Через 10 лет после этого разговора Железный Майк выдаст пять замен вратаря за 16 минут.
О своем детстве Белфор рассказывал: «Когда парни играли в хоккей на улицах, каждый вратарь хотел быть Тони Эспозито или Владиславом Третьяком». Белфор выбрал в герои советского кипера. Впервые они пересеклись вживую в 1989-м – Эд входил в олимпийскую сборную Канады, которая тогда еще существовала весь сезон и гоняла товарняки. Когда Белфор узнал, что герой детских грез придет посмотреть на его игру, то настроился сыграть лучшую игру в жизни – и действительно провел сильный матч.
Эд Белфор
Белфор – любимый ученик Третьяка, а Третьяк – любимый учитель Белфора. Он второй вратарь НХЛ по числу побед в 90-х годах (после Руа). В 1999-м, когда Эд выиграл Кубок Стэнли в «Далласе», он сделал дубликат чемпионского перстня, на котором, кроме имени Белфора, было написано и имя его гуру. В 1996-м вратарь так говорил о своем наставнике: «Мы как братья. Он отличный друг и прекрасный лидер».
Когда Третьяк только приехал в лагерь «Чикаго«,он абсолютно не знал английского и изъяснялся с помощью жестов. Белфор даже специально выговаривал английские слова на русский манер, чтобы тренер понимал лучше. Хотя химию они нашли и без языка. Агент Третьяка Анна Горувен говорила: «Эд напомнил Владиславу, каким он был в молодости – точно такая же энергия и истовое желание быть первым номером. Он впитывал все как губка».
Через несколько лет Третьяк все же подтянул английский – как минимум до той точки, когда можно давать флэш-интервью в паузах матчей. Но многое было понятно и без перевода – Третьяк называл Белфора отличным вратарем и лучшим атлетом.
Близкие отношения двух вратарей дошли до точки, когда Эд отдал своего сына в школу Третьяка и расплакался после того, как прочитал поздравительную речь на 40 минут на 50-летнем юбилее русского друга.
Какое-то время под руководством Третьяка тренировался и Доминик Гашек. В «Чикаго» Доминатор доминировал разве что в АХЛ, и по этому периоду карьеры сам Гашек давал противоречивые комментарии. Одно время он заявлял журналистам, что Третьяк занимался лишь Белфором в ущерб другим вратарям, потом отмечал, что работа с легендой помогла ему улучшить игру в пас. Чью роль Гашек точно не отрицает – Митча Корна, но это уже совсем другая история.
Кубок Стэнли Белфор брал уже с другим тренером и в другой команде: его запросы оказались слишком велики для сверхжадного владельца команды Билла Уирца – и вратаря обменяли. Замена была готова сразу – Джефф Хэкетт еще до обмена смотрелся солиднее требовательной звезды.
Джефф Хэкетт
Но Хэкетт считался странным персонажем. Тренер из «Айлендерс», первого клуба Джеффа, описывал крайний случай топографического кретинизма: «Он мог потеряться даже на парковке. У него просто не было чувства пространства». Неудивительно, что на драфте расширения его спихнули в «Сан-Хосе» – клуб, который в первые годы своей жизни ожидаемо только проигрывал. К старту сезона-1996/97 вратарь сыграл 120 матчей в НХЛ и выиграл лишь 25.
В «Блэкхокс» Хэкетт получил новый старт, за который благодарил Третьяка – он помог улучшить технику: «Голкиперы «Чикаго» – самые счастливые в мире, потому что нас тренирует лучший вратарь в истории игры». Очень скоро Хэкетт стал одним из немногих, кто тащил кризисный «Чикаго» середины и конца 90-х – в сезоне-1996/97 он был пятым в лиге по показателю GSAA.
Третьяк мог научить вратаря отбивать шайбы, но он не мог ликвидировать его ментальный раздрай. Летом «ястребы» выменяли нового вратаря Марка Фитцпатрика, и Хэкетт стал переживать, что его заменят. Как ни уверял генеменеджер «Чикаго», что Джеффу ничего не угрожает, начало сезона Хэкетт провалил – и его обменяли на другого голкипера, провалившего старт сезона.
Третьим стартером «Чикаго», которого обучал Третьяк, стал Жослен Тибо. Франкофон дебютировал в НХЛ еще в 18 лет, но запомнился в основном тем, что «Монреаль» обменял его на Патрика Руа. Тибо было проще поплавать годик с пираньями, чем держать уровень в «Канадиенс» после Руа – особенно для голодной местной прессы и фанатов. В Чикаго же на тот момент куда больше любили баскетбол – поэтому Жослен мог тихо и спокойно прогрессировать в новом клубе.
Жослен Тибо
В первый же сезон Тибо проиграл 30 матчей. К сожалению, голливудской истории под музыку «Рокки» не последует: даже на уровень Хэкетта Тибо выйти не смог. Хотя начиналось все очень хорошо: Третьяк хвалил его «дисциплину, умения и готовность слушать. У него есть все для отличной карьеры», а в феврале 1999-го Тибо выиграл свой 100-й матч в лиге в 25 лет – до него такое делали только четыре вратаря.
Но не получалось ни у Тибо, ни у команды. «Чикаго» конца 90-х носило из крайности в крайность. Сначала это была ожившая команда-стереотип с пятью тафгаями. Потом «ястребы» пригласили Алпо Сухонена на пост главного тренера – он пытался поставить совсем иной стиль, но провалился – и «Чикаго» снова вернулся к «биться-бороться», а в составе команды был лишь один европеец. Перед Тибо никак не могли собрать нормальную команду – сам вратарь почти весь свой срок в «Чикаго» отыграл по настроению.
Одновременно Третьяк занимался вратарями и в олимпийской сборной в Нагано.
«Он абсолютно не навязывал своего мнения, не говорил: «Делай вот так и только так». – рассказывалМихаил Шталенков. – Третьяк разговаривал со мной, выяснял, как я предпочитаю действовать в той или иной ситуации, как люблю выполнять тот или иной прием, предлагал посмотреть какие-нибудь нюансы этих элементов в своем исполнении – мол, может, что-то пригодится. И вот так, незаметно, он мне очень здорово помогал. Ведь игра вратаря и складывается из таких мелочей.
Скажем, он постоянно советовал мне быть более агрессивным, когда шайба оказывается в непосредственной близости от ворот. Говорил, что, отбив первый бросок, надо обязательно двигаться за ней и никогда не терять из виду. Я старался это делать и, по-моему, у меня получалось. И вратарям, и игрокам помогало одно присутствие этого человека-легенды, знающего хоккей «от» и «до», прошедшего жестокую тарасовскую школу».
Кроме работы в Чикаго, Третьяк также занимался своей вратарской школой – в свое время там работали с ним Мартин Бродер и Жозе Теодор, а также тысячи менее известных учеников всех возрастов и уровней. Один из них – Макс Райс, которому было лишь 15 на момент занятий – описывал это так: «Тренировка не останавливалась ни на минуту. Если я делал ошибку, он мог закричать на русском и английском одновременно. После окончания занятий мы дополнительно бегали 3 км, делали по 100 приседаний и отжиманий. Я думал, что умру.
Мистер Третьяк дал мне несколько ценных советов. «Вратарь – это эмоциональный центр команды, он всегда должен быть спокойным», «Клюшка – это вратарский меч, не теряй и не бросай ее», «Никогда не доверяй защитникам», «Размер не имеет значения».
В том, чтобы быть вратарем, нет ничего магического – говорил мистер Третьяк – «Ты должен усердно работать каждый день. Некоторые игроки типа Гретцки рождены с особым даром. Но ни один вратарь в мире не был рожден с ним. Лучшие вратари выросли, делая абсолютно неестественные вещи».
Ученики Третьяка всегда были благодарны ему: Белфор помимо всего, о чем говорилось выше, сменил свой игровой номер с «30» на «20». Хэкетт нанес имя «Vlad» на заднюю часть своего шлема.
Американский вояж Третьяка в свое время стал одним из важнейших символов, что мир уже не такой, каким был в холодную войну. В 1996-м Третьяк говорил «Chicago Tribune», что «я люблю гимн России (тогда это был еще гимн Глинки – Sports.ru), но американский гимн дорог мне». «Рональд Рейган оценил бы иронию: бывший подполковник Советской армии, лучший вратарь в истории покрывается мурашками во время исполнения гимна США» – ехидно писал корреспондент газеты.
«Я не интересуюсь российским хоккеем – все лучшие игроки мира здесь», – говорил Третьяк. «Я неплохо живу сейчас. Все любят деньги – если они у вас есть, это хорошо для вашей семьи и детей».
Эти слова бывшего члена ЦК ВЛКСМ и будущего председателя комитета Госдумы журналист комментировал удовлетворенно: «Говорит как истинный капиталист».
