«Мы наняли детектива в США, чтобы накопать на Буре грязи». Детективная история драфта российской звезды в НХЛ

Бывший директор по хоккейным операциям и генеральный менеджер «Ванкувера» Брайан Бурк выпустил мемуары, в которых в том числе вспомнил, какими способами боролся за игроков из СССР, а потом России. Во второй части нашего перевода — рассказ про переезд в НХЛ Павла Буре.

Драфт

Драфт 1989 года. Один из самых важных дней в истории «Ванкувера».

Все в хоккейном мире знали, что Павел Буре станет особенным игроком. Хотя, подождите… почти все. Кроме Пэта Куинна (президент и генменеджер «Ванкувера» в тот момент — прим. «СЭ»). Он не следил за Буре, так как был занят другими вопросами.

Павел дебютировал за ЦСКА в 16 лет и очевидно был самым ярким молодым российским талантом. Такого игрока давно не рождалось.

После молодежного чемпионата мира-89 в Аляске о нем стали все говорить. Его сравнивали с Валерием Харламовым — величайшим советским игроком своей эпохи.

В 1989 году Буре было 18 лет. Согласно правилам НХЛ, на драфте его можно было выбрать в одном из первых трех раундов, но не позже. Учитывая риск, что он может никогда не приехать из СССР в Северную Америку, никто из клубов не был готов тратить на него высокий пик. Все могло измениться в 1990 году, когда его можно было бы выбирать уже в любом раунде.

В этом правиле было только одно исключение: если молодой хоккеист провел хотя бы два сезона на высшем уровне и сыграл в каждом из этих сезонов как минимум по 11 матчей, то его также можно было выбрать в любой момент.

Буре только что завершил первый полноценный сезон в ЦСКА и был признан лучшим молодым игроком страны. Изучая статистику, стало понятно, что в предыдущем сезоне он провел за московский клуб только 9 матчей. Так что все понимали, что на драфте-1989 ничего не меняется.

Но затем главе нашего скаутского отдела, Майку Пенни, поступил звонок.

У Майка были неплохие связи в России. И именно оттуда нам сообщили, что Буре провел еще два матча в Санкт-Петербурге. Нам даже прислали бумагу со статистикой, правда, она была на кириллице. Если эти документы были подлинными, то у нападающего набиралось 11 игр и это полностью меняло его ситуацию.

Мы изучали бумаги — они казались подлинными. А, по моим данным, никто кроме нас не занимался этим вопросом так же тщательно.

Однако все могло измениться в любой момент. Тогда в СССР сложилась уже такая ситуация, что купить можно было все. И если нам досталась эта информация, то была велика вероятность того, что ее могли продать кому-нибудь еще.

Мы точно не были готовы тратить высокий драфт-пик на игрока, который мог никогда не приехать в Канаду. Нужно было что-то решать. После долгих раздумий я пришел к выводу, что можем попробовать выбрать Буре в шестом раунде.

«Ты уверен, что никто больше не владеет этими бумагами? — схватил меня Пэт. — В России на 10 долларов ты можешь есть целый месяц. Может, кто-то еще не поскупился за эту информацию?»

Мы долго спорили.

«Смотри, если наш пик пропадет из-за какого-то коммуниста…» — пригрозил он мне пальцем. В конце концов, мы сделали наш выбор.

Павел Буре.

Потом мы часто шутили с Дэйвом Нонисом: что было бы, если бы мне все же не решились выбрать Буре? Потому что Пэт Куинн не знал, насколько он хорош. И мы не знали, когда сможем привезти его в Северную Америку.

К счастью, тот спор тогда я выиграл.

Когда наш пик был объявлен, то разразился настоящий скандал. Все ринулись к сцене. Джек Баттон, который тогда работал в «Вашингтоне», орал благим матом: «Его нельзя выбирать. Его нет в списке доступных для драфта!»

Последние утверждение было правдивым. Но Центральное скаутское бюро не может уследить за всеми. Так что ты можешь выбирать того, кого считаешь достойным. Рискуешь только своей головой. Джим Грегори (один из руководителей НХЛ — прим. «СЭ») встал на нашу сторону. Лига была готова утвердить этот пик, но не была готова сразу регистрировать игрока. Требовалось расследование.

Мы согласились с таким вердиктом.

Расследование длилось целый год. Потом я выяснил, что не только мы положили глаз на Буре. По-моему, было еще пять-шесть команд. В том числе и «Эдмонтон», который был готов взять его в седьмом-восьмом раунде. Представьте, как тогда бы могла измениться история НХЛ.

К чести Глена Сатера (генерального менеджера «Эдмонтона» — прим. «СЭ») он прислал в лигу письмо, в котором подтверждал, что мы легально выбрали Буре. Причем об этом я узнал от самой лиги: Глен никогда не говорил мне об этом. Только вдумайтесь. Это сделал генменеджер клуба, с которым мы играем в одном дивизионе. Вот за это я и люблю хоккей. Честь — еще не пустой звук в нашем мире.

Драфт 1990 года проходил в Ванкувере. Накануне важного вечера к нам в офис постучались. Это был Брайан О’Нил, вице-президент НХЛ, который сообщил Пэту, что с ним хочет переговорить Джон Зиглер, президент лиги.

Я понимал, что речь пойдет о Буре. Когда Пэт уже собирался, то я наказал ему: «Принимай только один вариант: игрок наш». Куинн ушел вместе с О’Нилом, но вернулся буквально через несколько секунд: «Тебе лучше пойти с нами».

Когда мы прибыли в офис НХЛ, то нам вручили официальную бумагу, что права на Павла Буре теперь принадлежат «Кэнакс».

Какой прекрасный день для «Ванкувера».

Звонок

Но теперь нужно было решить, как вывезти Буре из России.

У него еще год действовал контракт с ЦСКА, и не было шансов, что московский клуб отпустит его раньше срока. Или отпустит его на международные матчи, рискуя, что повторится ситуация с Александром Могильным, который просто сбежал.

В июле, где-то через месяц после драфта, мне позвонил агент Рон Сальсер, который представлял интересы Буре в Северной Америке.

«Бурки, как поживаешь? — начал он. — Не хочешь поздороваться с Павлом?»

Он передал кому-то трубку.

«Привет, Бурки, — услышал я голос. — Это Павел». Я чуть не рухнул на пол.

Он находился в Южной Калифорнии вместе с отцом и младшим братом. Как-то они умудрились его вывезти. Теперь нужно было срочно разбираться с его контрактом и подписывать личный договор.

«Кто-то должен срочно ехать», — разумно предложил Пэт.

Как обычно, под словом «кто-то» подразумевался я.

Я улетел в Калифорнию на первую встречу с Павлом. Мне он сразу понравился (эти чувства я сохраняю к нему до сих пор). Да, когда-то он здорово прокинул меня, когда не захотел больше играть за «Ванкувер», но это другой разговор.

Однако тогда мне очень понравилась наша беседа с Павлом и его младшим братом — Валерием. Чего нельзя сказать об их отце — Владимире. Довольно суровый и резкий мужчина. К тому же он не доверял нам и во всем видел подвох. Это могло стать проблемой.

Я попросил у Сальсера копию контракта Буре с ЦСКА. Он заключил его, когда ему было 17 лет. Но на договоре стояла подпись отца, что делало контракт легальным.

— Что нам теперь делать? — задал вопрос Сальсер.

— Нужно поизучать законы и выяснить, в каком штате мы имеем наибольшие шансы на успех.

Все мои исследования заставили сделать выбор в пользу Мичигана. Там в судах часто аннулировали трудовые договоры, которые подписывали легальные представители за несовершеннолетних молодых людей. Я предложил такой вариант Пэту. Это был наш лучший шанс. Российской стороне было лучше всего — и правильнее всего — вообще игнорировать этот процесс. Они могли просто заявить, что юрисдикция суда Мичигана не распространяется на это дело. У нас нечем было это крыть.

Вместо этого они отреагировали на следующий же день. Я не мог поверить. Помню, как сказал Пэту: «Вот тебе и доказательство существования Бога. Теперь я могу это подтвердить».

Суд

Когда начался судебный процесс, то все упиралось в финансовые возможности: и уже не было сомнений, что Буре будет играть за нас. Оставался только один вопрос: сколько это будет стоить?

Российская сторона наняла адвоката Ховарда Гурвитца из Детройта. Хороший человек и профессионал (он был агентом Майка Модано). Мы доверились юридической фирме из Мичигана. Адвокаты долго спорили о том, где должен и может играть Буре.

Вас может это удивить, но Пэт выдал мне на расходы только 200 тысяч долларов. Хотя я считал, что этого нам точно не хватит. Тем временем Сальсер должен был убедить Павла, что, если он не подпишет контракт с «Ванкувером», то ему придется вернуться в Россию. А это последнее, чего хотела их семья.

Я нанял частного детектива, который тайно следил за Буре, пока он находился в США. Мы думали, что сможем заметить что-то, что может сыграть нам на руку. Может, застукать его с проституткой? Накопать какой-то грязи.

Мы выяснили, что Павлу устроили фиктивный брак в Лас-Вегасе, чтобы его не депортировали. Он заплатил женщине 10 тысяч долларов, чтобы получить «зеленую карту». Мы отложили эту информацию на случай, если она пригодится. Но никому не рассказывали об этой ситуации. В конце концов, в этом не было ничего противозаконного, но судье могло это не понравиться.

После долгих разбирательств российская сторона дала четко понять, что готова к финансовому урегулированию вопроса.

«Мистер, Бурк, — обратилась ко мне судья Кэтлин Макдональд. — Какую сумму вы готовы предложить?»

«Я не считаю, что мы должны вообще платить, — обнаглел я. — Я считаю, что его контракт нужно просто аннулировать. А мы не собираемся платить за это».

(Сейчас у команд НХЛ есть договоры с европейскими лигами об взаимоуважении контрактов, но тогда этого еще не существовало).

Она предложила, что мы должны хотя бы заплатить компенсацию за переход.

Я озвучил сумму в 100 тысяч.

Судья Макдональд усмехнулась, когда услышала эти цифры, потому что она понимала, что российская сторона не примет это предложение. Так закончился первый день.

На следующий день наши юристы проделали отличную работу. В конце концов, Ховард дернул меня за рукав пиджака: «Мы оба знаем, что это особенный пацан. Дайте нам 400 штук и он — ваш».

Я устроил настоящее представление, начав бить кулаком по столу и обзывая его жадным ублюдком. Повторюсь, Ховард — приятный мужик. Он не стал ввязываться в перепалку.

Со стороны Сальсера тоже не было никаких подвижек. На третий день судья постаралась положить этому конец. Я заявил, что считаю 200 тысяч разумным и более чем щедрым предложением.

Судье уже это надоело: «Я могу аннулировать этот контракт. Но парень тогда пойдет просто гулять или вернется в Россию. В «Ванкувере» его точно не будет».

«Ваша честь, не знаю, как это сказать, чтобы не нарушить корпоративную этику, но я тоже считаю, что 200 тысяч — это мало, — начал я оправдываться. — Но именно такую сумму мне выделили. Я не могу ее превысить».

«Вам лучше переговорить со своим руководством, — велела судья. — Если вы не повысите свое предложение, то я вынесу решение в пользу российской стороны».

Затем она пригласила русских и объявила, что 400 тысяч — слишком большой запрос.

Мне же надо было отправляться к Пэту. И он был не рад этим новостям.

«Ты оглох? — орал он. — Мы не дадим ни центом больше. Нам выдали только 200 тысяч. Точка».

Я пытался убедить его: «Пэт, за эти деньги мы ничего не получим. Почему ты мне не доверяешь? Я вижу, как развиваются события. Мы потеряем Буре, если не расщедримся».

Решение

Пришлось прибегнуть к запасному варианту. Нужно было надавить на Сальсера: «Я знаю о миссис Буре из Лас-Вегаса. Я не хотел разыгрывать эту карту, но раз вы все такие упертые гады… В общем, или мы заключаем контракт, или Павел едет обратно домой. Другого варианта нет».

Повисло долгое молчание. Наконец, они согласились.

Мы снова вернулись в зал суда. Судья заявила, что в этот день должно быть принято окончательное решение. Каким бы оно ни было. Российская сторона была уже согласна на 300 тысяч. Мы настаивали на прежней сумме — 200.

Было видно, что судья считает запрос русских более адекватным.

И тут неожиданно в зале появился Павел.

— Я заплачу половину, — сказал он на ломаном английском.

— Павел, — шепнул я ему. — Закрой рот. Я собью цену.

— Я заплачу половину, — настаивал он. — Ваша честь, я должен играть. Я не могу вернуться. Вчера ночью я подписал контракт. У меня есть деньги. Я заплачу половину.

Судья обратила взор на русских.

— Согласны на 250 тысяч? — спросила она.

— Да.

— А вы, согласны? — обратилась она ко мне.

— Да.

Мы пожали руки. Я обнял Павла.

А затем позвонил Пэту с новостями.

«Тупой ирландский ублюдок. Я же говорил тебе…» — начал кричать он в трубку.

Я прервал его: «Павел согласился заплатить половину от этой суммы». Пэт взял паузу: «Мы не можем позволить ему платить эти деньги».

Так все закончилось.

СЭ